Читать книгу "Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович"

А.С. Кузнецова (1897–1997). Фото 1980-х гг. Публикуется впервые

В Ленинграде взбунтовались матери, у которых увезли детей. Они организовывали митинги, обивали пороги Райсоветов, кричали: „Отдавайте наших детей“. Они знали, что нам пришлось пережить. <…>

Наши мамы, преодолевая огромные трудности, добрались до нас. Они ехали и в товарных, и в пассажирских вагонах, и на платформах. Часто на станциях, пролезая под вагонами, от эшелона к эшелону, просили их подвезти. Они приехали в г. Киров. <…> Не помню, на чем мы добирались обратно до станции. Там нам не давали разрешение на выезд. Ленинградцев эвакуировали, а мы ехали назад. Уговорили проводницу кое-как. Мама везла еще одну девочку соседки. Сколько нам пришлось скрываться от проверок, сидеть в туалете. На каждой станции выскакивать и дрожать, как бы поезд не ушел без тебя. По дороге нам кричали из вагонов, которые увозили жителей Ленинграда: „Куда же вы едете, нельзя туда, немец скоро займет город“. <…> Приехали в середине августа домой»[166].

Слова З.П. Кузнецовой полностью подтверждаются стенограммой совещания политорганизаторов домохозяйств Кировского района, состоявшегося 13 июля 1942 г.

Из выступления заведующего отделом агитации и пропаганды Кировского райкома:

«Наша борьба с отсталыми женщинами, их убеждение, что детей не следует[167]возвращать в город. Мы вывезли свыше 12 000 чел. детей из нашего района. Несмотря на устройство заградительных кордонов и принятие всяких мер, все-таки некоторые родители забрали детей и привезли в город. Они привозили сюда ребят, благодаря тому что долго были в дороге и в условиях военного времени, в виде полутрупов, а потом враги строили на этом свою агитацию и говорили: „Посмотрите до чего довели детей!“. Было возвращено около 2 000 чел. детей, не многих из них нам удалось сохранить за эту тяжелую зиму.

Помните, как к нам приходили родители и говорили: „В Куйбышевском районе, в Дзержинском районе, в Ленинском районе возвратили детей, привезите и вы обратно наших детей“»[168].

А назначенная райкомом политорганизатор домохозяйства № 41 на этом же совещании дополнила «картину»: «Когда меня назначили политорганиатором домохозяйства, то я впервые так близко познакомилась с народом <…>.

Мне пришлось в первую очередь заниматься эвакуацией детей ясельного возраста. Приходишь к матери (тогда была дана такая установка, чтобы мы не говорили об эвакуации матери), и говоришь:

– Собирай ребенка и неси в ясли.

А затем дети увозились из города, когда мать была на работе, что налагало известный отпечаток. Правда, когда увозили детей, работать было легче, труднее значительно было работать тогда, когда матери начали привозить детей обратно»[169].

Через полтора года заведующая дошкольным сектором Ленгороно, подводя «итоги» эвакуации детей в июле 1941 г., уверяла страну:

«Были целиком вывезены дети всех детских садов. <…>

Без суматохи, без излишних разговоров собирались работники и дети детских садов; родители спокойно отпускали детей…»[170].

Глава дошкольных учреждений не могла не знать правды. Но так было принято – и у гражданских, и у военных. «Никто не забыт, никто не оставлен».

15 августа 1941 г. Исполком принял решение «О выдаче выходного пособия и пенсий лицам, эвакуируемым из Ленинграда» (а 5 января следующего года его отменил)[171].

Почти месяцем ранее, 19 июля, датировано решение «О порядке взимания платы с родителей за детей, вывезенных из Ленинграда»[172]. То есть – дети эвакуированы, а родители или лица «их замещающие» должны продолжать платить за пребывание детей в детских садах, яслях и интернатах школьников.

В отдельных случаях (как, например, с жителем проспекта Газа, содержавшим на своем иждивении жену и шестерых детей) «в связи с тяжелым материальным положением семьи», райисполком принимал решение. снизить оплату за пребывание в детских садах Ленинграда эвакуированных из города детей на 50 процентов[173].

Сентябрь 1941 г. «На нашем участке были три человека, которые не хотели эвакуироваться: двое больных и один слепой. <…> У нас была одна старуха, которая не хотела уехать с участка, но при разрыве снаряда она умерла от разрыва сердца, так что вопрос был решен сам собой. Слепого мы направили с военной машиной. С третьим товарищем бились много…» (июль 1942 г., воспоминания одного из политорганизаторов при домохозяйстве на проспекте Стачек)[174].

В августе 1941 г., «когда речь шла об эвакуации, то люди не понимали всей серьезности положения Ленинграда. Так т. Никитина, которая имела 3-х детей, Кабакова – пять человек ребят, они не хотели эвакуироваться. Я собрал собрание в бывшем помещении сберкассы, обрисовал им положение Ленинграда (собралось человек 70). Они говорят, что не поедут, и баста.

– Ты хочешь нас сплавить из Ленинграда, а сам с женой остаться здесь и барами ходить, а нас заставить работать в колхозе.

Сейчас положение совершенное иное. Тов. Кабакова сама признала теперь, что я был прав <…> Люди поняли правоту большевистской пропаганды. Сейчас, если кто и отказывается эвакуироваться, то объясняют это другим положением, что нужно денежные дела, например, оформить, сын пришлет письмо, пока я не знаю, где он находится и т. д…» (июль 1942 г., воспоминания одного из политорганизаторов при домохозяйстве на проспекте Стачек)2.

«В марте 1942 года я была настолько истощена, что не могла сама ходить, начался голодный кровяной понос, поэтому мама выхлопотала эвакуационный листок, и мы были эвакуированы по Ледовой дороге жизни через Ладожское озеро на открытой машине на Большую землю.