Читать книгу "Шел старый еврей по Новому Арбату - Феликс Кандель"

Тот, который не был еще раввином, задумался:

– Я должен посоветоваться. Приходите завтра.

Назавтра он сказал:

– Всё зависит от того, ради чего открывают ту или иную дверь. Ради чего выпускают Потряскина в мир – на добро или на зло.

– Кому это определять?

– Вам, – ответил он. – Только вам.

А бронебойный Потряскин добавил бы из глубин ощущений:

– В какой фонтан бросить монетку, чтобы вернуться к тебе, Груня?..

Князь Белосельский, современник Екатерины Великой…

…декламировал на журфиксах стихи на смерть своего камердинера:

Под камнем сим лежит признательный Василий:

Мир и покой ему от всех земных насилий…

И что есть человек? – Горсть пыли и водицы.

– Водица… – повторял с умилением князь. – Не правда ли, так, кажется, и видишь, как протекают наши дни?..

Нет ничего сомнительнее, чем произносить вслух, на людях, сотворенное в одиночестве. Выдержавший испытание – поэт, не выдержавший – прозаик, даже если сочиняет в рифму.

"Большой урожай поэтов в этом году…", отметили в древнем Риме, чему воспротивился возмущенный Гораций: "Я читаю свои стихи не всякому… не везде и не при всех. А многие готовы читать свои сочинения на городской площади, даже в бане".

Оливер Голдсмит, англичанин, добавил в восемнадцатом веке: "Если какой-нибудь стихотворец… вознамерится развлекать общество чтением трудов своих… он должен сделать взнос в размере шести пенсов и далее платить по шиллингу в час до конца чтения. Указанные деньги делятся поровну между присутствующими для возмещения причиненного им беспокойства".

В письмах Ильи Рубина обнаружил старую притчу.

Однажды к Александру Македонскому привели человека невероятных способностей. Он брал просяное зернышко и так метко его бросал, что оно пролетало через игольное ушко.

Человек продемонстрировал свое умение перед Александром и застыл в ожидании.

– Почему он не уходит? – спросил царь.

Ему ответили:

– Он ждет награды.

И Александр сказал:

– Дайте ему горсть проса, чтобы мог и дальше упражняться в своем великом искусстве.

Не про тех ли она, эта притча?

Кто раскидывает по листу зернышки слов в ожидании награды?..

Нашел у брата разрозненные остатки архивного, должно быть, журнала, а в них – "Из старой записной книжки, начатой в 1813 году".

Вот что там высмотрел:

"Прослушав какое-то музыкальное произведение, чуть ли не Вагнера, Россини сказал: "Если бы это была музыка, то было бы очень плохо". И о многих письменных произведениях нашего времени можно сказать: будь это литература, то оно никуда не годится; но как оно не литература, то, может быть, оно в своем роде и недурно…

Люди пишут, следовательно, их читают; а если читают, то хорошо делают, что пишут. Каков товар, таков и спрос; а каков спрос, таков и товар… Всем есть место под Божиим солнцем".

Еще одно.

Непременно.

1859 год. Русский сатирический журнал "Искра". Разговор с читателем, "одержимым духом стихобесия":

– У меня-с такое обыкновение…

– Как обыкновение? Какое обыкновение?

– В стихахъ-с. Я всегда пишу письма стихами-с.

– Как стихами? Все письма стихами?

– Все до одного-с. Я и маменьке в деревню стихами пишу-с. Каждую неделю всё описываю-с.

– Но вам это должно быть очень трудно?

– Ничуть-с. Прозою труднее-с. Я вам скажу откровенно: я прозою никогда не пишу-с, даже не умею писать…

Дом на Никитском бульваре, возле Арбата…

…лучшего не сыскать.

Жила в нашей квартире некая француженка без мужа и детей, жила, думается, неплохо во многих апартаментах; после революции заселили туда семь семей – на один коридор и один туалет.

Прошло восемьдесят лет. Опять там живет одинокая, вроде бы, женщина, скупив нашу квартиру с коридором и туалетом.

Стоило ли городить революцию?..

Я вырос в семье, где было много смеха.

Даже в скудные, пугающие годы.

Отцу нравилось, когда гости смеялись, – не шаловливая ли муза прижилась у нас за столом, под шелковым абажуром, распивая чаи вместе со всеми?

Муза-острослов, муза-балагур или муза-хохотун?

Может, перелетела от одного из прежних смехотворцев?

От Гершеле Острополера или Шайке Дубеца, от Мотке Хабада или Шайке-свистуна?

Пересмешники – это святое.

Без них не выжить.

Недаром утверждали законоучители:

– И у этих есть доля в грядущем мире!..

В школе я веселил учеников, учителей, себя.

Делал это постоянно и непрерывно, пока самому не становилось противно и хотелось помолчать. Приходил домой и затихал, и считался в квартире серьезным мальчиком. На самом деле я не был серьезным, а просто отдыхал и набирался сил к следующему дню – подшучивать над другими и над самим собой.

– Ты самый глупый ученик в школе! – кричала на перемене учительница немецкого языка. – Из самых самый!..

Не знаю, чем ей досадил, ведь я учил английский и на уроках ее не присутствовал. Но "самый из самых" – стоило многого.

Перед выпускными экзаменами собрались родители, и учителя советовали, какую профессию выбрать их сыновьям. Математик Пипин Короткий сказал про меня:

– Этому всё равно.

Как в воду глядел…

Окончил школу и авиационный институт, работал в конструкторском бюро, запускал на полигоне ракеты, взрослел, – повзрослела и моя шаловливая муза, развлекать других стало профессией, за которую отдуваюсь по сей день.

Восемьдесят лет пребывания на земле, а умнее не станешь, выдумщик.

Не допустят.

Улыбаются при встрече, детям на меня указывают, пальцем тычут:

– Этот дядя выдумывал смешные истории. Про волка с зайчиком. Будешь хорошо себя вести, дядя еще сочинит.

Я их не поправляю, – чтоб они были здоровы, поганцы!

Не перечисляю прозу, которую написал, книги по истории – тысячи страниц; мог бы, конечно, перечислить, но изменить что-либо – бесполезно.

"Поздно стучать по столу, когда ты уже блюдо".

Говорю ребенку с вымученной симпатией:

– Хочешь потрогать дядю? Он не волк. И он не кусается.

Казалось, живи напоследок и радуйся, но постарела моя муза, крылья поистрепав, посуровела – не расшевелить, лишь вспархивает порой, припоминая былое, оставляет на страницах следы невеселого юмора.