Читать книгу "Гигиена убийцы. Ртуть - Амели Нотомб"

– Наверно, поэтому ваши извинения никуда не годятся.

– Чем вас не устраивают мои извинения?

– Всем. Во-первых, они принесены слишком поздно: запомните, что запоздалые извинения наполовину теряют смысл. Во-вторых, если бы вы владели как следует родным языком, то знали бы, что никто не говорит: «Я извиняюсь», а говорят: «Приношу свои извинения», или, лучше: «Извините, пожалуйста», или, еще лучше: «Прошу вас меня извинить», ну а лучше всего сказать: «Покорнейше прошу вас принять мои извинения».

– Что за фарисейская тарабарщина!

– Фарисейская или нет, а я немедленно ухожу, если вы не извинитесь как следует.

– Покорнейше прошу вас принять мои извинения.

– Мадемуазель.

– Покорнейше прошу вас принять мои извинения, мадемуазель. Теперь вы довольны?

– Ничуточки. Вы сами слышали свой голос? Таким тоном вы могли бы спросить, какое на мне белье.

– А какое на вас белье?

– Прощайте, господин Тах.

Она снова взялась за ручку двери.

– Покорнейше прошу вас принять мои извинения! – поспешно выкрикнул толстяк заискивающим тоном.

– Уже лучше. В следующий раз не тяните так долго. В наказание за вашу медлительность отвечайте как на духу: почему вы хотите, чтобы я осталась?

– Как? Еще не все?

– Нет. Полагаю, я заслуживаю извинений по полной программе. Принеся их формально, вы не были достаточно убедительны. Оправдайтесь передо мной, чтобы мне захотелось простить вас, – я ведь пока вас не простила, не думайте, что это так просто.

– Вы переходите все границы!

– И это говорите мне вы?

– Идите к черту!

– Иду.

Она в очередной раз потянула на себя дверь.

– Я хочу, чтобы вы остались, потому что мне скучно, скучно, смертельно скучно! Вот уже двадцать пятый год я подыхаю со скуки!

– Ну вот, наконец-то.

– Радуйтесь, сможете теперь написать в вашей газетенке, что Претекстат Тах – жалкий старикашка, подыхающий со скуки без малого четверть века. Сдайте меня с потрохами гнуснейшему сочувствию толпы.

– Дорогой господин Тах, вы не сообщили мне ничего нового. Я знала, что вам скучно.

– Это блеф. Откуда вы могли узнать?

– Достаточно было сопоставить факты. Я слушала записи всех бесед вместе с господином Гравеленом. Вы говорили, что встречи с газетчиками устроил ваш секретарь, не спросив у вас. А господин Гравелен утверждает обратное: он рассказал мне, как вас воодушевила перспектива дать интервью.

– Предатель!

– Стыдиться тут нечего, господин Тах. Когда я это узнала, вы стали мне симпатичны.

– В гробу я видал вашу симпатию.

– Однако вы не хотите, чтобы я ушла. Какого же развлечения вы от меня ждете?

– Мне безумно хочется опустить вас. Это лучший способ развеять скуку.

– Я просто счастлива. И вы думаете, что я захочу остаться?

– Один из величайших писателей нашего столетия оказывает вам незаслуженную честь, признаваясь, что нуждается в вас, – этим не бросаются!

– Мне зарыдать от счастья и омыть слезами ваши ноги?

– Это было бы неплохо. Я люблю, когда передо мной пресмыкаются.

– В таком случае не удерживайте меня: это не мое амплуа.

– Останьтесь: вы с норовом, мне это нравится. Раз вы не желаете меня простить, хотите, заключим пари? Поспорим, что к концу интервью я опущу вас, как всех ваших предшественников? Вы любите пари?

– Без ставки – не люблю. Спорить нужно на что-то.

– Так вы еще и корыстны? Чего же вы хотите – денег?

– Нет.

– О, мадемуазель выше этого?

– Отнюдь. Но если бы я хотела денег, то обратилась бы к кому-нибудь, у кого их больше. От вас мне нужно другое.

– Не моя непорочность, надеюсь?

– Далась вам ваша непорочность. Нет уж, это как надо оголодать, чтобы захотеть такой тухлятины!

– Спасибо. Так что же вам нужно?

– Вы, кажется, хотели, чтобы я пресмыкалась? Я предлагаю уравнять ставки: если ваша возьмет, придется мне ползать перед вами на брюхе, но если верх одержу я – тогда ползать вам. Я тоже люблю, когда передо мной пресмыкаются.

– И вы думаете, что вам по плечу тягаться со мной? Вы даже трогательны в своей самонадеянности.

– По-моему, первый раунд я уже выиграла.

– Дитя мое, какой же это первый раунд? Это так, легкая разминка.

– В ходе которой я, однако, положила вас на лопатки.

– Возможно. Но в этом поединке за вами было силовое преимущество, которого у вас больше нет.

– Да ну?

– Да, вашим аргументом была дверь. Теперь вы уже не сможете уйти, в вас взыграл азарт. Я видел, как загорелись ваши глазки при мысли, что я буду ползать перед вами на брюхе. Уж очень заманчивая для вас перспектива. Вы не уйдете до тех пор, пока один из нас не выиграет пари.

– Возможно, вы пожалеете, что его заключили.

– Возможно. Но пока я собираюсь развлечься на славу. Обожаю опускать людей, вытаптывать криводушие, которое всех вас разъело, как язва. А моя любимая забава – ставить на место самонадеянных бабенок, особенно сопливых вроде вас.

– У меня тоже есть любимая забава: сбивать спесь с надутых самовлюбленных индюков.

– Вы говорите как типичный представитель своего времени. Все тот же набор слоганов!

– Не обольщайтесь, господин Тах, вы ведь тоже, с вашим оголтелым мракобесием, с вашим классическим расизмом, – типичный представитель нашего времени. Вы гордились, не правда ли, мня себя живым анахронизмом? Да ничего подобного. С исторической точки зрения вы даже не оригинальны. У каждого поколения есть свой жупел, свое священное чудовище, чья слава зиждится исключительно на трепете, внушаемом им простодушным. Надо ли говорить, сколь непрочна эта слава и как скоро о вас забудут? Вы утверждали, что никто вас не читает, – и вы правы. Сейчас вы бранью и сквернословием напомнили миру о своем существовании, но стоит вам закрыть рот, как о вас никто не вспомнит, потому что читать ваших книг все равно не будут. И слава богу.

– Какой восхитительный образчик красноречия, мадемуазель! Где только, черт возьми, вас учили? Что за смесь щенячьей агрессивности с цицероновскими филиппиками, слегка разбавленная (если можно так выразиться) гегельянством и социопоклонством, – шедевр, да и только!

– Дорогой господин Тах, я вынуждена вам напомнить, что, даже заключив с вами пари, остаюсь журналисткой. Все, что вы говорите, записывается на пленку.

– Замечательно. Мы с вами обогащаем западную мысль перлами ее диалектики.