Читать книгу "Война за империю - Евгений Белаш"

Вице-президент умолк, печально качая головой. Элеонора выждала пару минут и спросила:

— Таким образом, действия первого субъекта предопределены?

— Да. Волей изоляционистов Соединенные Штаты продолжат соблюдать нейтралитет, соответственно выступят на стороне большевизма. И тогда придет черед второго субъекта.

— Кто же это?

— Сталин.

— Неужели? — Элеонора либо действительно удивилась, либо талантливо разыграла удивление, предоставляя мужу возможность выговориться. Рузвельт никогда не мог понять этого до конца. Да и не стремился, будучи благодарным жене за возможность еще раз упорядочить все мысли и расчеты в спокойном, нетребовательном разговоре, или, скорее даже, умело направляемом монологе.

— Да, вторым субъектом будет именно Дядюшка Джозеф, любимец изоляционистов и промышленников, по крайней мере, половины из них. Если мне не удастся переломить ситуацию… а скорее всего мне не удастся…, то европейские дела замрут, балансируя, как тысяча злобных демонов на конце одной иглы. Черчилль обозначил свои намерения, прозрачно, но предельно ясно — Англия не признает поражения и пойдет до конца. Шетцинг так же поведет Германию к безоговорочной победе… или поражению. Поэтому, при нашем нейтралитете, финал будет зависеть от Сталина и его команды. Если СССР выйдет из игры, немцы могут сколько угодно стучать зубами о британский берег, победы им не видать. Если же русские поддержат союзника…

— Продолжение войны? — подсказала Элеонора.

— Нет. Совершенно новый конфликт. На новой доске и с обнуленными ставками. В Союзе наверняка есть сторонники и войны, и мира, поэтому конечное решении будет принимать один человек. Тот, кто на вершине.

— Сталин, — повторила жена, но на этот раз уже не вопросительно, а с утверждением.

— Именно. Соль в том, что действия Гарольда Ходсона и партии изоляционистов предсказать легко. А вот решение Сталина предугадать невозможно. Слишком много неучтенных факторов, слишком мало информации о том, что на самом деле происходит в руководстве Германии и Союза. Впору кидать монетку, она будет столь же правдива, как орды наших 'специалистов по международной политике'.

Последние слова Рузвельт торжественно проскандировал в нарочито пародийной манере, подражая голосу радиодиктора. Задумчиво погладил переносицу породистого носа и продолжил, неожиданно сменив тему разговора:

— Война, это такая интересная вещь… Она похожа на праздник, начинают, думая о сладостях и подарках, но мало кто вспоминает о грязной посуде, разбросанной оберточной бумаге и похмелье. В Европе прошел большой праздник, но он не закончен, пока англичане сидят за своим противотанковым рвом, строя красным страшные и оскорбительные физиономии. Потому что Европа — это много заводов и портов. А много заводов и моря — это корабли, большие корабли, транспортные, которые заберут у англичан морскую торговлю, и военные, которые не дадут Ройял Нэви разобраться с новой проблемой… Не сейчас, не через год и не через пять, но так будет. Поэтому британцы сделают все, чтобы предотвратить подобное будущее и это неизбежно, как ход времени. А как поступят коммунисты — скоро узнаем.

— И… что ты будешь делать?..

— Пока ничего, во всяком случае, внешне. У меня связаны руки. Президент защитит свой торговый нейтралитет, хотя бы на первых порах. А без открытой и отчаянной просьбы о помощи со стороны Черчилля нет смысла даже начинать борьбу. Мои репутация и вес слишком дорого стоят и слишком тяжело достались, чтобы разменивать их в бесплодных мероприятиях. Я все же постараюсь переубедить Гарольда. Надеюсь, что сумею победить его политическую близорукость… Еще я попробую осторожно разъяснить некоторые истины британскому Бульдогу по неофициальным каналам. Он играет свою игру умело и четко, но впал в непростительный грех самоуверенности. Вижу и прорицаю, что на новом пути его ждет немало увлекательных сюрпризов.

Рузвельт подкатил коляску вплотную к кровати. По-видимому, время лекций заканчивалось, но неожиданно вице-президент ухватил новую мысль.

— После того как Британия проиграла европейскую кампанию, у них остался единственный рациональный путь — договориться с нами. Американская поддержка в обмен на их богатства, доступ к колониальным рынкам и многое иное.

— Насколько я знаю англичан, в их понимании это означает отдать все. Отказаться от империи, которая веками правила миром…, Пожалуй, здесь бессилен любой прагматизм.

— Увы, дорогая, ты убийственно права, — тепло улыбнулся Франклин. — В итоге островитяне все-таки придут к нам с мольбой о помощи. И это будет отвратительно поздно, возможно необратимо поздно. Что ж, подождем слова дядюшки Джозефа. Полагаю, его решение будет быстрым.

Вице-президент явно устал, взгляд потускнел, паузы в речи стали чаще и длиннее. Пальцы безвольно легли на подлокотники.

— Пора спать, — мягко заметила она.

— Да, наверное, ты права. Завтра трудный день. Впрочем, как обычно. А мы сегодня хорошо побеседовали, — с обычной хитрецой сказал он, — тебе снова удалось вызвать меня на разговор. Мой ангел здравого смысла! Дипломатия на пороге сна, вот как бы я это назвал.

— Да, милый, конечно. Но 'Философия в будуаре' мне нравится больше.

— Кто? — не понял он, — А, вспомнил… Тот сумасшедший француз, Де Сад, который сидел в тюрьме и писал разные гадости, перемежая их рассуждениями о скотской сущности человека. Возможно, ты права.

Он привычно перебрался с каталки на постель. Элеонора терпеливо ожидала на своей половине, не делая ни малейших попыток помочь — он это ненавидел, как свидетельство собственной слабости.

— Вот и все, — сказал Рузвельт, наконец, со вздохом облегчения, накрывшись одеялом. — Теперь можно с чистой совестью сказать, что день закончен. Как тосклива была бы наша жизнь без дружеских объятий Морфея!

Тихо щелкнул выключатель светильника, спальня погрузилась во мрак.

— Возможно, ты права… — неожиданно вымолвил он. — Если бы потомки знали, как и где принимались великие решения, навсегда изменившие их жизнь… Но для них мы останемся титанами, напряженно мыслившими в гулких кабинетах и глубоких бункерах, за томами отчетов и кипами карт. В окружении подобных нам гигантов мысли. Наверное, так оно и к лучшему… Доброй ночи.

— И тебе доброй ночи.

Прошло минут пять, может быть десять, когда в темноте вновь раздался его голос. Вице-президент произнес слова, которые жена меньше всего ожидала от него услышать.

— Я боюсь… Пожалуй, впервые по-настоящему боюсь. Мировая война четверть века назад показала наглядно, что когда в жестком клинче сходится сразу несколько непреклонных игроков, то в финале рушатся любые довоенные планы. Никто не получает всего, на что рассчитывал. Вопрос лишь в том, кто потеряет меньше. Если Старый Свет полыхнет новой войной… я боюсь, что в конечном итоге ее проиграют все участники, даже мы.

— Сильные люди, — после недолгого молчания отозвалась Элеонора. — В точности по Киплингу.