Читать книгу "Холодная война против России - Николай Сергеевич Леонов"

Горькие думы аналитиков

Когда заканчивалась очередная зарубежная поездка, я возвращался к своим обязанностям начальника информационно-аналитического управления. Меня радостно встречали коллеги по работе. Теперь с них снимался груз ответственности, и они чувствовали себя раскрепощенными и счастливыми. Кстати, начальнические должности в прежнем аппарате разведки практически не давали никаких материальных преимуществ, разница в зарплате с заместителями составляла всего 20–30 рублей, а психологические нагрузки, затраты времени возрастали на порядок, а то и больше. Удовлетворялось в основном честолюбие. Начальник управления — это почти стопроцентный шанс получить генеральское звание и с ним очередную прибавку к жалованью — 30–40 рублей. Денежный приварок крошечный, незаметный, зато «лампасы» компенсировали все издержки. Если человек не терял трезвого, нормального восприятия жизни, то он относился ко всем «начальникам» с сочувствием, а не с завистью. Слишком многого они лишались в этой земной юдоли, и скудной была компенсация. Я себя считаю безгранично счастливым человеком, потому что в работе меня постоянно окружали люди высокой пробы. Надо мной было всего два начальника: председатель КГБ Андропов и начальник разведки Крючков. Первого я не раз упоминал, но не грех сказать еще, что он был глубоко уважаемым старшим товарищем, мудрым, честным, демократичным. Мы чувствовали, что он критически, как и мы, относился к тогдашней действительности, искренне переживал за судьбы страны.

Владимир Александрович Крючков под стать ему, он прошел с Андроповым весь путь от совместной работы в советском посольстве в Венгрии в 1956 году до самой кончины Юрия Владимировича в 1984-м. В школе он наверняка был отличником, потому что по собранности, работоспособности, немецкой организованности я не знал в разведке человека, равного ему. В дождь, стужу, зной, у себя дома или в командировке за тридевять земель Крючков в свой час выходил на утреннюю зарядку, что бы ни творилось на белом свете. По субботам он не любил заниматься текущими делами, он быстро-быстро читал кучи журналов, информационных бюллетеней, научных разработок и делал в них пометки красным карандашом. Всю неделю потом машинистка печатала карточки с выбранными абзацами, и они пополняли огромную личную картотеку, которая систематизирована самим хозяином. Когда ему предстояли встречи или ответственные поездки, он просматривал или брал с собой нужные разделы, и его собеседники удивлялись аргументированности суждений и эрудированности начальника разведки.

Память у него отменная, и он сердился на забывчивость своих подчиненных. Рационализм и жесткая логика выкрасили всю его жизнь в один серо-стальной цвет. В редкие минуты, когда трескалась корка официальных отношений, он, вспоминая наиболее яркие сцены своего детства, рассказывал, как однажды школьником шел по улице в родном Волгограде в слякотную осеннюю пору и увидел, как рабочие укладывали в траншею трубы. Дело у них не клеилось, трубы выскальзывали, ложились не так, как надо. Он постоял, посмотрел и потом сказал, что надо делать иначе, рассказал, как именно. Удивленные работяги ругнулись на себя, похвалили пацана за сообразительность, и работа пошла на лад.

Работа на военном заводе, освобожденный комсомольский деятель в тяжелые послевоенные годы, нелегко полученное юридическое образование, работа в суде, прокуратуре, Высшая дипломатическая школа и, наконец, встреча с Андроповым в Венгрии. По своей методичности и упорству Крючков никак не похож на русского человека, скорее он сродни немцам Поволжья. Из трех слушателей ВДШ, которые изучали венгерский язык, не капитулировал только один Крючков. Он до конца активной работы читал венгерские газеты.

В 50 лет Крючков возглавил разведку, при нем было закончено строительство комплекса зданий — одного из лучших в Москве по своей функциональности. Он привнес политическую осмысленность в работу разведки, ничем не ограничивал профессиональную выдумку и изобретательность. Конечно, он был в большой степени политическим роботом. Каждодневный труд с 9 до 21 часа в бешеном ритме, рваном темпе, с массой отрицательных эмоций. Невозможность иметь друзей, чтобы не плодились интриги, да и откуда их взять: весь мир поделен на руководство и подчиненных. Вся радость его — театр. В кабинете начальника разведки в «Ясенево» стояли на самом видном месте переплетенные тома с театральными и концертными программами за многие годы. Он любит и знает театр. Это тоже роднит его с Андроповым, только тот читал пьесы дома чаще, чем видел их на сцене.

Крючков чуточку суеверен. Когда-то ему привезли из Бразилии, из бассейна Амазонки, голову водяного, вырезанную из дерева. Там, в сельве, такие идолы крепятся на носу лодки и отгоняют от нее все злое и нечистое. Люди верят, что если такой болван с ощеренными зубами и вытаращенными глазами будет стоять в доме, то никто не посмеет и пальцем тронуть хозяина. Этот страшенный, хотя и добрый дух стоял на полке его кабинета и скалился на всех входящих, изгоняя из них недобрые намерения. Не знаю, взял ли он его с собой в 1988 году в новый кабинет на Лубянке, когда был назначен председателем КГБ. Во всяком случае, мне его не приходилось видеть больше на сторожевом посту. Не уберег он и своего хозяина к концу службы.

У Крючкова были и недостатки. Он нередко ошибался в выборе кадров, что быстро замечалось в коллективе разведки. Обладая прекрасной памятью, он подолгу не мог забыть и зла, причиненного ему. Это зло мучило его и толкало на ошибочные поступки. Но, как бы то ни было, Крючков дольше и лучше своих предшественников руководил разведкой, оставаясь верным и убежденным слугой своего дела. У меня никогда не было оснований сомневаться в его патриотизме.

Его участие в событиях августа 1991 года — это вопрос, на который ответит история. Люди, в мантиях или без, будут предвзяты и необъективны хотя бы потому, что они принадлежат только нашему времени.

* * *

Волна теплой благодарности неизменно окатывает мое сердце при воспоминании о моих друзьях-подчиненных. Жалею, что невозможно назвать всех. Но о своих заместителях умолчать было бы грешно, мы с ними делили все тяготы и скупые радости. Каждое утро начиналось со сбора в моем кабинете, где просматривалась вся ночная доза поступившей информации, происходил короткий обмен мнениями и ставились текущие задачи. Каждый из заместителей ведал определенным регионом мира. Ответственность за Западную Европу нес Владимир Михайлович Хренов. Мы его звали «твердым искровцем», он был эталоном принципиальности, честности и порядочности. Его оперативная карьера сломалась рано из-за провала оперативного «контакта» в Париже, и он стал, пожалуй, первым среди нас профессиональным аналитиком. Щепетильная требовательность к выверенности фактов, непримиримость, иной раз в воинственной форме, к бракоделам, ажурная, филигранная работа над документами не могли не вызывать восхищения. Если под деловой бумагой стояла виза или подпись Владимира Михайловича, можно было не сомневаться, что в ней все сделано как надо. Он был всего на пять месяцев старше меня, но я всегда звал его уважительно, по-деревенски — Михалыч. Он закончил свой жизненный путь генералом, начальником информационно-аналитического управления, не дожив нескольких месяцев до развала Советского Союза, не испытав, к счастью, горечи, которая неизменно возникает, когда человек видит уничтоженными все плоды своей общественной жизни.