Читать книгу "Наваждение - Елена Ласкарева"

Дмитрий здорово изменился, окреп и возмужал, еще больше раздался в плечах, а все его стройное тело было теперь в выпуклых квадратиках и треугольничках накачанных мышц, прямо как у культуриста. Только все эти Шварценеггеры и иже с ними, как правило, приземистые и массивные, а длинноногий Дима остался легким и быстрым.

Перемены в нем были не только внешними. Он и вел себя теперь иначе.

К Катиному счастливому изумлению, Дмитрий с первого же дня отсек от себя всех прежних поклонниц, которые вновь попытались его атаковать. Он не посещал больше ни баров, ни танцплощадок и все свободное время проводил только с нею.

Правда, им было не до нежностей. В московских институтах уже шли прослушивания будущих актеров, надо было торопиться и напряженно готовиться, чтобы не потерять впустую целый год.

И Дима учил отобранные для него Катей отрывки, декламировал стихи, репетировал басни. Она была его постоянным восторженным слушателем, но это Диму не устраивало. Ему гораздо нужнее был строгий арбитр и объективный критик — ведь речь шла об огромных конкурсах, чуть ли не по сотне человек на место.

Дмитрий, разумеется, не считал Катю авторитетом в области драматического искусства, зато, хорошо ее зная, полагался на ее безошибочную интуицию.

— Ну что ты молчишь, как рыба! — в сердцах кричал он, прервав монолог Сальери из пушкинских «Маленьких трагедий». — Я же видел, ты поморщилась! Я в чем-то сфальшивил, да?

— Нет-нет, что ты! Просто я представила себе вкус яда…

— Тьфу!

— Вот-вот! — от восторга подпрыгивала она. — Именно с таким выражением и говори весь текст.

— Гм. Точно. «Нет! не могу противиться я доле судьбе моей: я избран, чтоб его остановить. Не то мы все погибли»… Кстати, почему ты для меня выбрала Сальери, а не Моцарта?

Катя смешалась. Она не могла внятно сформулировать своих мотивов, да и не задавалась никогда такими вопросами:

— Ой… сама не знаю. Просто показалось, что…

— Ну и правильно показалось, глупышка ты моя. Всем известно, что отрицательных персонажей играть проще и интереснее, в них больше живых черточек. Продолжим!

А ночи все-таки оставались в их распоряжении. Димина квартира теперь пустовала: Антонина Матвеевна с мужем все-таки купили участок за городом и с наступлением тепла, поставив там сарайчик-времянку, перебрались «на дачу», чтобы с упоением копаться в долгожданной собственной земле.

Катина же мама перестала бдительно следить за нравственным обликом дочери.

— До конца учебы мы тебя выкормили, — заявила она. — Теперь живи как знаешь. Институт тебе не светит, захочешь к нам на рыбозавод — милости просим, возьму в свою бригаду.

— Нет, мам, — застенчиво ответила дочка. — Спасибо, пока не нужно. Я поеду в Москву.

— Вот тебя там заждались-то!

— Может, попробую в Гнесинку или еще в какое-нибудь музыкальное. — О настоящей причине предстоящего отъезда Катя, боясь взрыва негодования, предпочла умолчать.

— Безнадега! — протянула мать. — Однако попытка не пытка. Тогда готовься, чтоб не слишком там позориться.

Вот Катя и готовилась. Истово, прилежно. Только не к своим экзаменам, а к чужим. Правда, с наступлением темноты учебные занятия сами собой перерастали в совсем иные…

Правда, первая их ночь, сразу после треволнений выпускного вечера, была отмечена курьезом.

Катю быстро привели в чувство после обморока. Однако на бал, открывшийся после церемонии вручения аттестатов, она не осталась. К чему ей вся эта толчея, суета и многолюдье, когда, отныне и навсегда, рядом с ней тот, кто заменит ей весь мир?

— Лид, — умоляюще сложила ладошки Катя, — побудешь тут моим заместителем, а? Мне позарез нужно исчезнуть.

— Ишь ты, начальница выискалась, в замы меня записала! — проворчала Лидия, однако согласилась: чувствовала свою вину за отравление сестренки лаком. — Ладно уж, иди. Отведи душеньку. И я отведу: Андреича нашего на белый танец приглашу. А то с моим законным не попляшешь: одышка у него от лишнего веса.

— Только чтоб маме…

— Не боись. Не продам.

Обнявшись, Катя с Димой побежали к Волге.

На том месте, где когда-то по весне чавкала непролазная грязь, теперь положили новый асфальт. И все равно Дмитрий перенес ее по старой памяти через этот участок пути на руках.

У судостроительного завода на стапеле стоял почти готовый к спуску на воду речной теплоход. Не сговариваясь, двое влюбленных на цыпочках проскочили мимо пропускного бюро, где дежурили вооруженные охранники.

Завернув за угол бетонной ограды, они нырнули в знакомую им с детства щель между глухими плитами, которую почему-то никто и никогда не думал загородить.

Зачем, спрашивается, выставлять охранные посты, если совсем рядом с ними все желающие — если они, конечно, не слишком упитанные — могут просочиться через этот зазор?

Ох, спасибо тем строителям-халтурщикам! Благодаря им можно проскользнуть по наклоненной к воде бетонной площадке, вскарабкаться на кильблоки, служащие для неподвижного судна опорой, и — особенно если ты обладаешь молодостью, силой и ловкостью — оказаться на борту пустого корабля.

А там уже в твоем распоряжении комфортабельные каюты, в которых судостроителям осталось провести лишь последние, косметические, отделочные работы!

Двуспальных постелей, правда, на теплоходиках такого типа не предусмотрено, но так ли уж они необходимы, когда Ей — всего семнадцать, Ему — двадцать и они не виделись целых два года? И когда, два долгих года назад, они были близки всего один-единственный раз…

Закрыв за собой дверь каюты, будто кто-то мог за ними подсматривать, они стали раздеваться торопливо, лихорадочно, сбрасывая одежду куда попало.

Нагие, кинулись друг к другу без раздумий и стеснения. Прохладная клеенчатая обивка корабельной койки ничуть не охладила их разгоряченных тел, которые тут же сплелись в причудливый морской узел.

— Долгожданный мой… ненаглядный… — лепетала Катя, задыхаясь. — Вернулся… насовсем…

— Девочка моя… моя верная Сольвейг, — отозвался Дмитрий, погружая пальцы в затейливые извивы ее праздничной прически. — Дождалась, ни на кого не променяла…

И вдруг совсем другим, оторопевшим, рассерженным и даже брезгливым тоном ругнулся:

— Ч-черт!

— Что-то не так?

— Да, бляха-муха, все не так! — Он дернул рукой, и Катя почувствовала такую острую боль на макушке и затылке, как будто с нее снимали скальп. — Ты чем башку намазала? Столярным клеем, что ли? Твои, бл… локоны ко мне приклеились намертво!

— Ой, как это — приклеились? Ну, Лидка! Сейчас, Димочка, миленький, там просто лак.

— Паркетный, что ли?

— Да нет вроде, не знаю… может, она много разных намешала, а они, наверно, несовместимые!