Читать книгу "Океан любви - Робин Пилчер"

— На самом деле я бы хотела вернуться в Оксфорд, милый.

Он откашлялся, прежде чем ответить:

— Правда?

— Да. И поскорее. Как можно скорее. — Она отодвинулась от него. — Но сейчас я страшно замерзла. Пойдем домой.

Дэвид вскочил на ноги и выключил печь. Затем открыл дверь и помог Рэйчел идти, поддерживая за талию. Пока они шли по заледеневшей дорожке к дому, он почувствовал какой-то твердый предмет в ее пальто. Когда она содрогнулась от боли, он остановился:

— Ты в порядке?

Рэйчел мужественно улыбнулась:

— Да.

— Что у тебя там? — поинтересовался он.

Рэйчел остановилась, опустила руку глубоко в карман и вытащила плеер.

— Музыка. Послушай. — Она взяла один из наушников и вставила его Дэвиду в ухо, а затем, встав совсем близко к нему, поместила другой в свое.

Знакомая песня ворвалась в голову, словно с небес: «Так взгляни на мое лицо, и ты увидишь улыбку. Хоть это и неуместно…»

Он посмотрел на жену, качая головой:

— Ты до сих пор хранишь ее?

— Конечно. Все двадцать записей.

Дэвид обнял ее за плечи, и пока они шли по дорожке к дому, и когда подошли к передней двери, Смоуки «все еще пел».

Но они никогда больше не слушали эту музыку в Оксфорде.

Рамка с фотографией с грохотом упала на пол. Несмотря на то что Дэвид за минуту до этого крепко спал, он тут же вытянулся как струна, свесил ноги с кровати и резко наклонился, чтобы поднять ее. Он проверил стакан, не разбился ли тот. Дэвид положил снимок на кровать рядом с собой и потер глаза кулаками. Взглянув на часы, он увидел, что было без двадцати два ночи.

Мужчина вновь взял фотографию и смотрел, смотрел.

Он был счастлив с Рэйчел. Со дня знакомства и до ее смерти им было легко и спокойно вместе. Они любили друг друга. Он был ею, а она — им, их союз был истинным, и то, что запечатлела эта фотография, — не было показным. Их души слились воедино за три года до этого момента на пьянящей зеленой траве Оксфордширского луга под жгучим голубым небом; только птицы и лиса стали свидетелями этого чуда.

Дэвид поднялся с кровати, подошел к туалетному столику и аккуратно поставил фотографию рядом с фотографией своих детей. Затем, раздевшись, упал на кровать и забылся сном.

Глава седьмая

На следующее утро Дэвид проснулся рано и тотчас почувствовал тревожную боль в груди. Это было более пугающее ощущение, чем то, которое обычно оседало по утрам вокруг его сердца, словно свинцовая масса. Он резко поднялся с кровати, словно быстрое движение помогло бы ему избавиться от этого неприятного чувства, и пошел босыми ногами в ванную. Повернув кран, он встал под душ прежде, чем вода успела прогреться, и наклонил назад голову, чтобы ощутить всю силу бодрящего потока.

Одна-единственная мысль не оставляла его. Сегодня он не пойдет в сад работать вместе с Джеком. Сегодня он должен вернуться к тому образу жизни, к которому совершенно не был готов — ни физически, ни морально

Дэвид наклонился, чтобы отыскать кусок мыла, который вращался на оттоке душа, и начал усиленно намыливать тело, пытаясь взбодриться и прийти в себя. Мысленно он вернулся к вчерашней беседе с родителями, он внезапно понял их чувства, мучения. Впервые за долгое время Дэвид словно ощутил и их страдания, боль, уязвимость, все те чувства, которые они скрывали, поддерживая сына в тяжелую минуту.

Он выключил воду и вышел из душа, кожу приятно пощипывало, а разум прояснился. Все с той же поспешностью он побрился и вернулся в комнату. Надел рабочие джинсы и начал застегивать пуговицы. Но остановился, не закончив.

— Ну давай, соберись, — сказал Дэвид вслух

Он с трудом стянул с себя джинсы и, качаясь на одной ноге, пнул их на стул, а потом, подойдя к платяному шкафу, сдернул с вешалки темно-синий костюм и положил на кровать. Отошел и безучастно уставился на него.

Немного подумав, снова повернулся к шкафу, вынул пару летних брюк и темно-голубую двубортную спортивную куртку — эта одежда больше подходила обстоятельствам и душевному состоянию Дэвида.

Он надел брюки, синюю рубашку с открытым широким воротом и свитер из кашемира, натянул носки и обул темно-коричневые ботинки. Собравшись, он глубоко вздохнул, открыл дверь и начал спускаться вниз.

Они выехали из дома в восемь тридцать. Дэвид сидел за рулем собственного «ауди», рядом с ним сгорбился отец. Это была служебная машина Дэвида, и, пока он не работал, ею пользовался его отец. Дэвид почувствовал, что уже отвык от нее, привыкнув за это время к управлению садовым трактором и, если в том была необходимость, маленьким «рено» матери. Когда машина тронулась, ему показалось, что он взлетает.

Джордж посмотрел на сына:

— Как ты чувствуешь себя?

Дэвид кивнул:

— Все хорошо, отец.

Джордж дотянулся до сына и похлопал его по коленке:

— Все будет хорошо, мой мальчик. Не переживай.

Старик включил радио — он привык слушать его каждое утро по пути на работу — и стал размышлять, чтобы не тревожить Дэвида напрасными разговорами. «Доброе утро, Шотландия», — прогремел из колонок голос радиоведущего. Джордж быстро отрегулировал звук, чтобы он был не таким громким, и откинулся на сиденье, ожидая репортаж спортивного комментатора о последних встречах футбольного клуба из Глазго «Рейнджерз».

Как только Дэвид выехал за ворота Инчелви на главную дорогу Дальнохойла, впервые за последний месяц на небе разошлись облака и появился слабый луч солнца, то и дело вспыхивающий на лобовом стекле машины.

Вскоре солнце уже радостно разливало свой освободившийся свет на дома деревни, образуя причудливые тени. Пока они ехали по главной улице, Джордж постоянно поднимал руку, чтобы поприветствовать знакомых, а Дэвид смотрел в зеркало заднего вида на удивленные лица прохожих — последнее время отец и сын редко появлялись вместе.

Один раз, снизив скорость, он отметил, как еле заметное чувство пробилось сквозь его затуманенный рассудок, будто бы высвобождая его из маленького, печального мира. Он не рисковал выезжать за пределы деревни в прошлом месяце, только по крайней необходимости, и старался выехать как можно раньше, опасаясь утешительных бесед со знакомыми. Но сейчас Дэвид испытывал благостное чувство, когда они с отцом держали свой путь на юг по долине реки, с обеих сторон освещенной солнечными лучами, простиравшимися далеко, до коричневого полотна вересковой пустоши. Он повернулся, чтобы посмотреть на отца, и впервые за долгое время испытал прилив любви и сыновней нежности к старику, который внимательно вслушивался в то, что говорят по радио. Дэвид прибавил громкость, отец благодарно улыбнулся ему.

— Спасибо, так намного лучше, — сказал он. — Забыл взять свой чертов слуховой аппарат.