Читать книгу "Лучше не бывает - Лейни Дайан Рич"

И я купила целый блок «Айвори», видя в этом огромную победу над собой.

Сказать по правде, я не сразу решилась его вскрыть и какое-то время пыталась намылиться обмылком «Дав». Однако скоро стало ясно, что обмылку не совладать с последствиями целой недели, проведенной в обществе Альберта (не считая сегодняшней генеральной уборки). Я взяла «Айвори», вдохнула знакомый аромат… и следующие полчаса рыдала в ванной навзрыд, подкошенная лавиной воспоминаний о самом страшном периоде своей жизни.

То был долгий период. Начался он еще в колледже, где я познакомилась с Джорджем. Это не значит, что мы вместе учились. Училась я, а Джордж работал – вышибалой в баре «Пеппи», куда мы с друзьями любили захаживать после занятий. Он был на десять лет старше, жутко сексапильный и рисковый, байкер и металлист, крепкий орешек с нежной сердцевиной, видеть которую было дано только мне. Почему только мне? Да потому, что я ее выдумала. Взлелеяла. Сотворила то, чего на деле никогда не существовало.

По крайней мере по отношению ко мне.

Я находила любой предлог оказаться поближе к двери, где, так сказать, было рабочее место Джорджа, и мы упоенно флиртовали. Я проболталась о том, что сплутовала на тесте по определению ай-кью, и Джордж все время подшучивал над моей «умственной отсталостью», а заодно и над комплексами по этому поводу. Тут он попал прямо в точку. Я, как дура, зубрила всякую всячину, чтобы не осрамиться в легком трепе, но чем больше знала, тем больше отрывалась от действительности.

Как и положено байкеру, Джордж одевался в кожу и увешивал себя всевозможными железяками. Он был лично знаком с ударником из группы «Уайтснейк». Он дымил как паровоз, предпочитал нездоровую пищу и чуть ли не каждый вечер упивался до полной отключки. Кроме длинных волос, он носил еще и бороду, и я была без ума от него, воображая, как все это подкосит родителей. Пределом моих мечтаний было, что они возненавидят его с первого взгляда. Иными словами, Джордж был само совершенство. Он порождал во мне сладкий трепет испуга, замешанного на вожделении, и казалось, нет, я была совершенно уверена, что именно из таких получаются самые лучшие мужья, что он уже перебесился и теперь только ждет подходящего случая, чтобы остепениться и войти в категорию образцовых мужей и отцов семейства. Я рисовала себе сладкие картины нашей семейной жизни. С каким снисходительным смехом мы станем вспоминать былые безумства! Как будем дивиться великой силе любви, которая в корне меняет людей!

Такой вот дурой я была. Первая увесистая оплеуха не выбила у меня из головы моих идиотских представлений о будущем, да и последующие тоже.

Джордж предложил пожениться на другой день после того, как сломал мне руку, и я повторила свое «да» десять раз, обливаясь счастливыми слезами и зная, зная всем сердцем, что настал долгожданный час, что вот теперь-то он изменится на веки вечные. Он станет Джорджем, которого я придумала, и мы будем целыми днями, не разжимая объятий, нежиться в облаке аромата «Айвори», а мечты будут становиться явью буквально у нас на глазах.

Явью, однако, стало лишь то, что родители действительно возненавидели Джорджа с первого взгляда. Когда я сообщила, что собираюсь выйти за него (менее чем через сутки после того, как попала в больницу со сломанной рукой, и менее чем через полдня после того, как поклялась, что никогда его больше не увижу), мама перестала со мной общаться. Отец с тех пор ограничивался подарком к Рождеству и открыткой с чем-нибудь вроде «У всех у нас случаются дни, когда не обойтись без хорошей дозы крепкого». Вот он-то никогда не был оторван от действительности, а уж о моем будущем знал не в пример больше, чем я.

Итак, Джорджу великолепно удался первый шаг из пособия «Начинающий садист»: он внес раскол и отчуждение в мою семью, он фактически лишил меня родителей. Следующим шагом было отвадить всех друзей, и теперь, когда чудовищный жернов наконец свалился с моей шеи, я была одна как перст в каком-то Богом забытом Хейстингсе, моральная развалина, готовая в любую секунду разразиться слезами – да хоть от запаха мыла!

Кое-как покончив с мытьем, я взялась за одежду. Однако стоило слезам приостановиться, как в памяти всплыло мамино лицо, когда я сообщила, что мы с Джорджем собираемся пожениться; стоило перестать судорожно всхлипывать, как перед мысленным взором возникло лицо отца при известии, что мы намерены перебраться в Теннеси. Я снова слышала его слова: «Что ж, раз уж решила, давай, выходи за этого никчемного ублюдка, но не жди, что мы будем на подхвате, что будем благосклонно наблюдать, как твои лучшие годы утекают в сточную трубу». За точность не поручусь, но общий смысл был именно таким.

Я так и не собралась позвонить им и сказать о разводе, в последнюю минуту всегда давала задний ход из страха перед долгой мучительной паузой и мыслями вроде: «Вы никогда меня по-настоящему не любили! Если б любили, не бросили бы на растерзание этому отродью!» И родители, конечно, догадались бы, о чем я думаю.

Процесс одевания оказался очень длительным: мне то и дело приходилось присаживаться на кровать, чтобы совладать с бурными рыданиями. У меня не было шанса отвлечься, занявшись делом, – все дела были переделаны. Время шло, а я все не могла унять слезы и в конце концов впала в панику. Вдруг они никогда не иссякнут? Вдруг я умру от обезвоживания организма? Меня обнаружат, сухую и сморщенную, и об этом будет едва упомянуто в разделе странных смертей: между сообщениями о парне, который икал, пока не окочурился, и о девице, которая прыгнула с восьмидесятиметрового моста на тросе длиной в сто метров.

Надо было срочно что-то предпринимать – ну хотя бы выйти за пределы своей камеры добровольного заключения, чтобы перемолвиться с кем-нибудь словом. Увы, мне некуда было идти и не с кем разговаривать… кроме разве что Уолтера Бриггса, в расчете снова вызвать в нем острую жалость.

Вот так, ничего другого не придумав, я отправилась в церковь Святого Бенедикта и на цыпочках прокралась в исповедальню.

– Так вы не католичка? – с понятным удивлением переспросил священник.

Его голос, однако, был исполнен сочувствия, и хотя через решетку исповедальни трудно было разглядеть лицо, он непременно должен был быть старым и мудрым. По крайней мере мне это было сейчас просто необходимо.

– Нет, – подтвердила я, судорожно всхлипнув (к тому времени рыдания затихли, но слезы продолжали обильно течь). – Если мое присутствие неуместно, я могу уйти.

– Можете остаться, если других ожидающих меня нет.

– Ни одного.

У священника вырвался тихий вздох разочарования. Я прикинула, не подвести ли под это теорию Дебби: что-нибудь вроде того, что отсутствие кающихся делает пастырю честь, поскольку это верный знак, что никто не грешит, однако внутренний голос подсказывал, что этот номер не пройдет. Данный конкретный служитель Божий явно много чего повидал. К тому же льстивые речи церковью не почитались и, кажется, даже считались грехом.

– Что томит вас, дочь моя?

– Я одна как перст… – Голос задрожал, угрожая сорваться на рыдания. Покашляв, я попробовала придать ему уверенности. – Несколько лет назад я вышла замуж за очень плохого человека, который прогнал от меня всех родных и друзей.