Читать книгу "Синдром Фауста - Джоэль Данн"

Меня задело.

– Эй! Могло быть и хуже…

– Не проснулся бы я, что ли? – презрительно хмыкнул он.

– Хотя бы так…

Руди окинул меня незнакомым взглядом:

– Пусть так. Но раз уж я проснулся, значит, есть в этом какой-то смысл.

– И каков он, если не секрет? – Губы сами сложились в ироническую полуулыбку.

Мы были уже на лестнице. Руди чуть задержался на ступеньках и положил свою руку мне на плечо:

– Называй это судьбой, роком, жребием, как хочешь! Я ведь один на все шесть миллиардов: единственный, кто начинает все заново. Разве это не тот Уникальный случай, который поможет нам, людям, лучше познать самих себя?

Уж это мне интеллигентское многословное умничанье! «Ах, я так умен, так глубок! Как вы этого не заметили?»

– Как все вы в вашей семье любите театр! – досадливо сморщился я.

Я нажал на ключ дистанционного управления, и «Ягуар» щелкнул замками. Человек, в мыслях которого я привык ориентироваться, как в собственных карманах, озадачивал меня все больше и больше.

Мы сели внутрь. На набранный мною код мотор ответил голодным металлическим урчанием. Аппетит у «Ягуара» – что надо. Машина рванула с места.

– Каждый из нас совершает кучу ошибок, – вздохнул Руди и примирительно развел руками, – но исправить их в подавляющем большинстве случаев нам не дано. А если бы, предположим, могли?! Появилась бы, скажем, такая возможность?! Представляешь себе, сколько несчастий можно было бы предотвратить? Какое количество людей сделать счастливыми?!

– Руди, – решительно оборвал я его и чуть повернул в свою сторону смотровое зеркало, – не рисуйся. Со мной у тебя это не пройдет.

– Не понял! – скривился он, словно надкусил неспелый лимон.

– Тебя волнует не человечество с его тупиковыми возможностями, а ты сам. Ты просто хочешь наверстать то, что упустил за свои шесть десятков лет.

– Ну а если и так? – Он невозмутимо пожал плечами. – Это что – преступление? Или ты сам поступил бы иначе?

Его голос был ироничен, взгляд – напряжен и колок.

– Не знаю, – смешался я. – Все это – самообман. Через столько лет?! Исправить ошибки в прошлом, как в школьном диктанте?

Руди шумно вздохнул. В его темных глазах засветились озорные блики. Он даже улыбнулся:

– Ты – проктолог, Чарли, и копаешься в моих мозгах, как в жопах у своих пациентов… Скажи, что ты там ищешь? Полипы? Воспаления? Опухоли?..

Интеллигент возвратился в бухарестский двор детства, и он заговорил как подвыпивший водопроводчик.

– В тебе пропал стенд-апист,[7]Руди. А тебе этот талант еще может пригодиться. Валяй, оттачивай свое остроумие!

От возмущения на висках Руди непроизвольно дернулись желваки. Заколебалась даже нежно лелеемая с недавних пор косичка. Я опустил ручной тормоз: не хватало еще только с ним поругаться…

– Ты начал первый. Хочешь, чтобы я ответил?

Я его не на шутку разозлил.

– Нет, – оторвал я руку от руля и примирительно ею помахал, – просто если не знаешь диагноз, нельзя назначить курс лечения. Может, тебя и нет, но меня это волнует.

Руди немножко остыл и успокоился. По-видимому, счел, что тоже переборщил.

– Чарли, – проглотил он слюну, – уж кому-кому, но тебе ведь не надо рассказывать, откуда я вернулся. Оттуда обычно не возвращаются…

Я покачал головой:

– Ты что, считаешь, что тебе это дает какие-то привилегии?

Он встрепенулся и снова пошел в атаку:

– Я все свои долги отдал, Чарли, и никому и ничего не должен. Понял? Возвратил. Отработал!

Мне нечего было ему больше сказать. Он вдруг дружелюбно хлопнул меня по плечу:

– Не хватало только нам с тобой полаяться…

Руди был прав. Я тоже постучал его по плечу. Это был символ наступившего мира. Теперь мы, как индейцы у Лонгфелло в его легенде о Гайавате, должны были закурить трубку мира.

– Знаешь, – начал он несколько виновато, – я вдруг впервые в жизни перестал бояться. Исчез страх. Испарился. Нет его – сам удивляюсь! Тот твой закомплексованный друг – Руди – остался там, на мостовой в день аварии. Давай знакомиться заново… – Он посмотрел мне в глаза и отчетливо произнес: – Одно лишь могу сказать: ты – как был, так и останешься навсегда мне братом. Больше чем братом…

– Пролетарий духовного фронта скинул оковы… – хмыкнул я, но в моей невольной ухмылке было больше растерянности, чем насмешки. – Придется у него подучиться…

– Не сравнивай себя со мной! До твоей степени свободы я еще не дорос. И дорасту ли – не знаю. Ты для меня был и будешь недостижимым эталоном.

– Уж не потому ли, что я так вторично и не женился?

– Нет, – подумав, вздохнул он. – Потому что ты всегда и везде сохранял свою независимость.

Я ехал и думал: как все-таки прихотлив и изобретателен Случай. Достаточно оказалось случайной аварии, и содрогнулся незыблемый форт семейного долга и здравого смысла. Стал разваливаться. Рушился на глазах.

Я, конечно, знал об интрижках Руди, но считал их вынужденными. Винил во всем Абби. Все его флирты носили какой-то торопливый, хуже того – стыдливый характер. А это губит все удовольствие. У честного человека ворованное добро не может не вызывать угрызений совести. Руди не хотел разочаровывать Абби, а тем более, не дай бог, заставить ее страдать.

В человеческих отношениях непостижимо срабатывает закон прямой пропорциональной зависимости. Чем больше ты даешь, тем больше тебе же и остается. Но это лишь при одном изначальном условии: знаки этого равенства должны оставаться теми же в обеих его частях. Если нет – бескорыстный дар одной из сторон может подогреть аппетит у другой. И равенство превратится в неравенство.

– Руди, – сказал я, – кстати… Давно хотел тебе об этом рассказать, но как-то не пришлось – рядом всегда были другие люди…

В его взгляде было такое доверие, что я едва не поперхнулся.

– Значит, скажешь сейчас…

– Да, – подтвердил я. – Скажу… За неделю до ее смерти я был у Розы. Она просила меня тебе кое-что передать, но перед этим заставила поклясться, что никто об этом не будет знать, кроме тебя…

– Бедная мама! Если бы не Абби, я бы ее туда никогда не засунул… Ну и скотина же я…

Как странно: сквозь новую его ипостась все еще проглядывались черты прежней. Где же кончается одна и начинается другая? Как и насколько меняется человек под влиянием обстоятельств?

Руди смотрел на меня выжидающе. Я не хотел, чтобы он еще больше расчувствовался: