Читать книгу "Мама, я жулика люблю! - Наталия Медведева"

— Знаешь, даже страшно! Тебя, Сашка, не будет, меня не будет, а оно — навсегда. Навечно. Волны, море…

— Философ. Смерть — это не страшно. Жизнь пострашнее.

Мы переглядываемся и смеемся. Нам на ум приходит одна и та же фраза. Я начинаю: «…и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно — И мы уже вместе, как бы наставляя друг друга, — за бесцельно прожитые годы!» В школе висело это изречение Островского и еще что-то Джона Рида. Мы ходим босиком по мокрому песку. Убегаем от вечной волны.

— А что бы ты хотел в жизни?

— Путешествовать хотел бы. Люблю новые места… Природу я люблюууу! Да ни хуя не хотел бы делать! Грабить и убивать! Ха-ха!

Недаром моя тетка называет его бандитом. Бабка — предводителем шайки малолетних, готовящим ее к чему-то. Мать… Она под впечатлением его солидности, манерности. Ну, и наглости.

— Давай сценку разыграем. Ну, чего ты смеешься? Сам ведь всегда расспрашиваешь про театральную студию…

— Наверняка эта сценка должна будет заканчиваться тем, что мы ебемся, пардон, в воде… Твои волосы мокрые…

Инсценировка не удается. Три пограничника с огромной овчаркой и короткими автоматами бесшумно оказываются прямо перед нами. Я сразу оказываюсь за спиной Александра. Они освещают нас громадным ручным фонарем. Какие они молоденькие!

— Ну что, отдыхаете, граждане?… Купаться запрещено.

— Да мы только ступни помочили. Перед сном, говорят, полезно.

Нашел с кем шутить! Но пограничники настроены мирно. У них, видно, нюх на людей. Как и у их овчарищи — она зевает. Прожектор с нас отвели — луч уперся в песок.

— Вы только другие части тела не мочите. А то нам придется перенести их на сухую лавочку участка.

Отдав честь, они так же бесшумно, как и появились, уходят. Продолжают свой обход вдоль моря…

— Ну что, испугалась?

— Да не очень. Я ведь с тобой. Но вообще-то вид у них внушительный. Уважение даже вызывают. Ну и автоматы…

Мы возвращаемся к нашему зверинцу. Ни одного огонька во дворе. Только моя сигаретка, из-за которой мы все время ругаемся, как светлячок.

На пляж мы идем в полдень, и по дороге я отправляю телеграмму матери. Чтобы в школу меня записала. В школу буду ходить?!

День прохладный. На пляже никого. Только мы и маленькая девочка с бабушкой. Как я когда-то в Алуште. В ветре — колкие капельки воды. Александр выбегает из воды. Мне холодно на него смотреть. А он смеется и приплясывает вокруг меня.

— Что ты ежишься? Вставай, подвигайся!

Александр подхватывает меня под мышки и начинает кружиться со мной. Быстрее и быстрее. Ух! Авиация! Девочка украдкой поглядывает на нас. Он отпускает меня и протягивает девчушке руки: «Хочешь полетать на самолетике?» Она сначала стесняется, но бабушка подталкивает ее к Сашке, и она бежит прямо ему в руки. Она совсем маленькая, и Александр кружит ее, держа за кисти рук. Ножки отлетают в сторону. Она хохочет и визжит. Мне завидно. Она стоит после «полета», покачиваясь, и Александр держит ее за худенькие загорелые плечики.

* * *

Мерзкая баба! Сашка сказал, что отравит ее зверей. Она выгнала нас. «У меня малые дети!» — как она орала! Только мы вернулись, как она вынесла на двор простыни с нашей кровати. Потрясая ими, кричала что-то по-украински. У нее никогда менструации, что ли, не было?

Лежу на пляже. Передо мной скорлупки яиц, как ракушки. На пляже есть замечательно. Из яиц, правда, не очень-то разнообразные блюда приготовишь. Сашка, по-моему, все время голодный. И вот уже два часа, как он бегает в поисках квартиры.

Он спросил меня, как я стала женщиной. Глупо как-то звучит. Не была, не была я женщиной, и вдруг — бац! — стала через десять минут. А так оно и было. Буквально несколько минут. Был день проститу… то есть конституции. Его звали Джефом. Я глядела на его блаженствующую рожу и не верила, что ему так приятно меня ебать. Потом он резко вскочил, и немного спермы капнуло мне на живот.

А остальное он спустил в стакан, стоящий на полу. Утром кто-то смеялся над его заботливостью… Грязноватенько все это сейчас кажется. Джеф какой-то усатый, волосы до плеч, комната, заваленная фирменным барахлом. Стакан со спермой. Ничего я этого Сашке не рассказала.

На другом берегу моря — Турция. У них, интересно, наказывают за сожительство с несовершеннолетними? Кто-то говорил, что за границей даже документов не спрашивают. Прямо так всем на слово и верят? Наделал всяких дел, назвался другим именем и ухуякал на пароходике. В прошлом году здесь пограничники задержали двоих. Они на резиновой лодке на другой берег собрались. Турецкого табачку им захотелось…

— Ну все, Наташка! Будем жить у Сенечки-безрукого. Только что освободилась комната. Она, правда, напоминает консервную банку. Из жести.

Ну, у безрукого, так у безрукого. Поднимаемся вверх по дорожке. «Консервная банка» над самым морем. А рядом на поляночке за решеткой — осел. К колышку привязан. Увидев нас, он вытягивает шею, оттопыривает губы и вопит. Но его жалко — из-за короткой веревки он до миски с водой не может дотянуться.

— Тебе всех, Наташка, жалко, кроме меня.

— Интересно, за что же тебя жалеть надо? Здоровый мужик! Вон у тебя зубы какие огромные, как у осла, только белые, ха-ха!

Александр вдавливает меня в решетку, и я кричу, испугавшись осла.

— Вот! Это ты на осла похожа — орешь так же, губы оттопыриваешь и упрямая, как осел. Ослик ты!

Сначала была корова, потом хвостик, теперь ослик. А Дача Ковалевского — настоящий живой уголок, по школьному определению. Сенечка-безрукий гордо расхаживает по своему владению. Двор с такой же жестяной, как и наша времяночка, кабинкой душа посередине. Дом, увитый плющом, а рядом почему-то грядки с луком зеленым. Чтобы пожить на море какие-то пару недель, надо прописываться. Но Сенечка даже не спросил у Сашки документов. Тем лучше — Александр не паспорт взял, а военный билет. Младший лейтенант он всего. Но командовать любит. В голосе всегда повелительные интонации. Даже имя когда произносит — «Наташа», — и дальше должен последовать приказ.

* * *

Времяночка такая узенькая, что две казарменные коечки вместе не соединить. Сашка сидит на своей и доедает нашу неизменную яичницу, кусочком хлеба собирает расплывшийся белок со сковороды. Сопли. Или сперма. Ненавижу яйца! Скоро надо будет ехать в город и покупать билеты на поезд. В Ленинград возвращаться. В семью, в школу… Страшно! А вдруг меня не в школу, а на работу отправят? В булочную к Зосиной мамаше… Сашка пообещал проводить меня в школу первого сентября.

— Ты еще не все ногти съела? Могу тебе свои предложить…

Когда я нервничаю, то всегда ногти кусаю. С детства привычка. Но тогда это объяснялось глистами. Мать пичкала меня таблетками, а я грызла ногти до крови. Мой брат тогда жил с нами — я совсем маленькая была, он еще даже в армию не пошел. Мы как-то вечером собирались уже ужинать. Я стояла у большого стола, который был выше меня. И вдруг я почувствовала у себя в штанишках, на мне такие тепленькие штанишки в цветочек были надеты, что-то шевелящееся. Я засунула руку в штанишки и вытащила из них прямо на тарелку — глиста. Длинный и тонкий глист! Мой брат ударил меня и не стал ужинать. Я разрыдалась, и мама успокаивала меня. А мне так обидно было…