Читать книгу "Дорога в декабре - Захар Прилепин"

Выходит подпол, прохаживается возле строя, негромко спрашивает у Андрюхи Суханова:

— А почему без бронежилета? Без сферы?

Андрей Суханов по прозвищу Конь, метр девяносто ростом, прокачанный, белотелый, надел камуфляжную куртку на голое тело, через плечи запустил пулеметные ленты, на правое плечо повесил ПКМ. Сферу тоже не стал надевать, положил ее в ноги. Она лежит на битом асфальте дворика, как мяч.

— Есть вопрос, Семеныч! — говорит Шея, игнорируя подпола (то есть не испросив у него разрешения обратиться к Куцему). — Может, не будем сферы надевать?

Парни одобрительно загудели.

— И броники тоже! — добавляет Язва.

Семеныч подходит к подполу, перекидывается с ним парой слов.

— По желанию, — громко говорит Семеныч.

Все снимают с себя сферы и броники. Семеныч тоже. Остаемся в камуфляже и в разгрузках.

Только Анвар не снял ни один из своих броников.

До жилого сектора бежим легкой трусцой, Анвар постоянно отстает.

— Анвар, может, мы тебя засыплем ветками, а на обратном пути заберем? — язвит Гриша.

На подходе к жилому кварталу разделяемся на две группы. Семеныч с двумя отделениями уходит на правую сторону улицы. Мы остаемся под руководством Шеи на левой.

В первом же сельского типа доме обнаруживаем вполне пристойную обстановку. Телевизоры, диваны, ковры…

Кто-то тянется к магнитофону.

— Ничего не трогать! — орет Шея.

Все топчутся в нерешительности.

На кухне находим мешок арахиса. Пока Шея не видит, рассовываем арахис по карманам.

— Мужики, может, отравленный? — сомневается кто-то.

— Давай Амалиева угостим? — предлагает Гриша.

— Да ладно, хватит херней страдать! — говорит Астахов, зачерпывает горсть арахиса и засыпает в рот. Мы сосредоточенно смотрим, как он жует.

— О, а тут еще подвал! — говорит кто-то.

Открываем, светим фонариками. Хасан лезет вниз. За ним Шея.

— Мужики, тут бутыль вина! — кричит Хасан. Мы не успеваем обрадоваться, как раздается короткий чавкающий звук. Нам, нагнувшимся вниз, овевает лица терпкий запах алкоголя.

— Я же сказал: «Ничего не трогать!» — повторяет комвзвода и возвращает автомат с подмоченным прикладом на плечо.

— Мужики, никому не хочется плюнуть на Шею? — предлагает Язва, чья голова в числе прочих склонилась над лазом в подвал.

Шея вылезает первым и выходит на улицу. За ним появляется Хасан, спрашивает глазами: «Ушел?» — и вытаскивает наверх мешок с сушеными фруктами.

Через пару минут вываливаем на улицы, у всех полны рты орехов и прочих вкусностей. Присаживаемся во дворике покурить. Появляется Семеныч с парой ребят.

— Как дела?

— Курим вот.

— Ничего не брали?

— Ты ж сказал, Семеныч!

Молчим. Семеныч смотрит на дома.

— Чего ешь-то? — спрашивает у Язвы.

— Да вот, орешки.

Семеныч подставляет широкую красивую ладонь. Язва щедро отсыпает. Все иронично смотрят на Куцего. Тот жует, потом на мгновение прекращает шевелить челюстями:

— Чего уставились?

— Ничего, — пожимает плечами тот, на ком остановил взгляд Куцый. Все начинают смотреть по сторонам.

Через десять минут оцепляем первые хрущевки. Находим место наблюдателям и снайперу, чтобы смотрели за окнами, проверяем связь — и вперед.

Первый подъезд, первая дверь. Стучим… Тишина. Шея бьет ногой, дверь слетает, как картонная.

Ходим по квартире, будто только что ее купили, — новые наглые хозяева. Везде пусто. На полу валяются какие-то лоскуты. В зале на желтых обоях написано «Руские — свиньи». «Русские» с одним «с».

В следующей квартире открывает дверь женщина. Напугана… или скорей изображает, что напугана. В квартире еще одна женщина, по лицу угадываю, что младшая сестра открывшей. Обе говорят без умолку — они ни при чем, мужья уехали с детьми в Россию, а они сторожат квартиры… Через минуту все перестают их слушать. Разве что Саня Скворец смотрит на женщин с изумлением. Чувствую, что ему хочется успокоить их, сказать, что все будет хорошо. Только он нас, остолопов, стесняется.

Шея деловито лазает по шкафам на кухне.

Амалиев, доселе стоявший у входа, бочком входит и начинает поднимать крышки кастрюль на плите. В кастрюлях суп и каша. Скворец, пошлявшийся по залу, хватает семейный альбом, лежащий за стеклом объемного серванта.

Одна из женщин почему-то начинает плакать.

Скворец часто поднимает на нее глаза и, не глядя, листает альбом.

— Ну-ка, стой! — тормозит бездумное движение его пальцев Язва. — Отлистни-ка страничку!

Парни быстренько сходятся, чтоб посмотреть на заинтересовавшую Язву фотку.

На поляроидной карточке изображена та из сестер, что плачет, в обнимку с каким-то бородатым парнем. Может, муж, может, брат, может, дружок. На плече у него висит «калаш». Морда наглая, ухмыляется.

— Кто это? — спрашивает Гриша.

Женщина начинает плакать еще громче.

Шея берет тетку за локоть и уводит ее в ванную.

Старшая сестра рвется было за ней, но ее усаживают на стул. Она делает еще одну нервозную попытку подняться и получает звонкий удар ладонью по лбу.

Скворец в каком-то мандраже начинает открывать двери шкафа. Последняя дверь не сразу поддается, Саня дергает сильнее, и на него вываливается из шкафа человек. Кто-то из наших сдуру щелкает затвором, хотя стрелять явно не в кого: выпавший из шкафа оказывается стариком лет семидесяти.

Его обыскивают, хотя сразу видно, что в обвисших штанах на резинке и до пупа расстегнутой грязно-белой рубахе оружия не спрячешь.

— А чего вы его засунули? — удивляется Хасан, толкая старшую сестру. Она быстро, перемежая русские слова с чеченскими, начинает говорить, что солдаты убивали всех, изнасиловали соседку прямо в подъезде, и деда ее застрелили и бросили из окна, и еще что-то, — полный беспредел творили злые «срочники», даже всех чеченских пацанов перестреляли. И вот за старика, за отца, она тоже боится.

Появившийся из ванной Шея велел забрать обнаруженного старикана с собой.

— А бабу? — предложил Язва.

— Да хули ее тащить, здесь у каждой второй муж воюет… — ответил Шея.

— Может, она и вправду не знает, где он, — добавил он, подумав.

— Вот если ее за ноги подвесить, то она вспомнит где, — отвечает Язва. — Или хотя бы по каким дням он заходит домой за хавкой.

— А где ее подвесить? — спрашивает Шея.

— Да прямо в «почивальне».