Читать книгу "Ultraфиолет - Валерий Зеленогорский"

Они оба помолчали и вспомнили памятник – возле школы стояло трио: русский, негр и китаянка; на выпускной у них в школе негру всегда красили лицо белым цветом, а китаянке в штанах пририсовывали член серебряной краской; это трио стояло по всей стране со времен первого фестиваля молодежи и студентов, интернационализм воспитывали в народе, но не успели.

На горячее за стол присел известный режиссер с музой в три раза моложе, она все время гладила мастера между ног, женам других мужчин было неприятно видеть эту маленькую сучку, исправно отрабатывающую его деньги, жены у маэстро давно не было, он время от времени подбирал на вокзалах таких вот красоток, это у него называлось вариант «Маугли».

Режиссер объяснял свой творческий метод так: они приходят в его дом голодные и несчастные, он их очеловечивает, а они дают ему свою молодость и естественную дикость.

За полгода, пока они не привыкнут к столичной жизни и не обнаглеют, он держит их рядом, а потом выгоняет и берет нового зверька и делает из него человека, вот такой гуманист, мастер сериалов о славных органах, которые он производил для всех каналов.

Особенно ему удавались светлые образы светлых людей и темные делишки людей избыточной брюнетитости, делал он это тонко, изящно расставлял акценты, упрекнуть его в предвзятости было нельзя, но кому надо понимали, куда он гнет и метит, ценили его талант, несмотря на личную неразборчивость и любовь к малолетним особям обоего пола.

Он много жертвовал храмам, любил народную песню и тайно желал, чтобы все другие народы днем работали, а вечером и в выходные сидели дома и не мелькали перед глазами титульной нации, исключительно для своего же блага.

Весь обед пошел под откос из-за этого гондона и соски его малолетней. «Ну на хера за стол чужой лезешь, когда семейные люди отдыхают?» – так в сердцах думал Сергеев, глядя на маэстро.

Внутренний голос Сергеева и похоть перенесли эту парочку на яхту, и они уплыли на свой берег, где маэстро имел дом в природоохранной зоне: он был из тех людей, чье говно не портило воду для населения.

Дети в бассейне ездили на Джошуа Ивановиче, как на «банане», собственный сын жарко обнимал девушку, не оставляя Сергееву сомнения, что скоро у него появятся внуки, а «джигит» Соколов, друг закадычный, предложил еще на посошок, и они выпили. Было как-то грустно.

На следующий день Сергеева ожидал еще один тест на толерантность.

Удивительная рядом, или Темное и светлое

Сергеев собирался на дачу, предполагая трехчасовое стояние в пробке. Он тихо ненавидел эту дорогу, эту дачу и все, что с этим связано. Работать на даче было не надо, только жрать, спать и пить чай на веранде – мечта для многих и невыносимое страдание для Сергеева.

В родне Сергеева помещиков и крестьян не было, землю он не любил, плодов ее хватало на рынке, остальную радость общения с природой отравили, как диверсант колодцы, Советская власть и первая жена с ее мамой.

Студенческая пора была омрачена бессмысленными поездками в колхоз на бесплодную борьбу за урожай, жить приходилось у местных жителей в атмосфере антисанитарии, беспробудного пьянства и тупого веселья. Если к этому добавить дизентерию и педикулез, то станет ясно, что тяги к истокам и родным просторам у Сергеева не было.

Потом появилась новая напасть – первая жена с дачей и мамой, любительницей всего своего: укропчика, редисочки, огурчика с грядки и всего остального. Сергеев по молодости не мог послать на хуй тещу, укроп и рыбалку с папой жены на зорьке терпел, дурачок, а надо было сразу пресечь поползновения всей своры вольных землепашцев, нашедшей в нем ишака для сельскохозяйственных и домостроительных работ.

Как только приходил май, начиналась посадочная страда: тесть направлял плуг, надевал Сергееву на шею и спину лямки, и Сергеев, как бурлак, таскал на горбу плуг, за которым шел ихний папа и нажимал в глубину, чтобы Сергееву было труднее. Таджиков и хохлов тогда не было, использовали подручную силу зятя и невестки, которые не понимали, почему люди с образованием по компьютерным технологиям и староанглийской поэзии должны таскать соху в эпоху управляемой термоядерной реакции и трансгенных модифицированных продуктов.

Сергеев пытался объяснить жертвам крепостного права, что укроп на станции лучше и дешевле, что стоять раком за ведро клубники нецелесообразно, но видел в их глазах только сожаление, что им не повезло с ленивым, слегка нерусским зятем – он был запятнан еврейским дедушкой.

После мая наступал сенокос: косили лужайку и бурьян. Не было Некрасова для описания, как косил Сергеев. Пару раз он чуть не перерезал себе ноги, так и не научился и дожил до газонокосилки, слава Богу, не став инвалидом.

К вечеру все садились за стол, начиналась трапеза и разговоры, как сохнет в этом году клубника, с кабачками тоже ерунда, надо шифер положить новый. Сергеев после нечеловеческого напряжения ложился спать и падал в сон, как в армии после наряда, но в четыре утра его ласково теребил тесть и приказывал вставать на рыбалку.

В четыре утра Сергеев мог встать, только если пожар уже захватил занавески, а так просто, в выходной после плуга – только по неопытности. Он встал раз, потом второй, в третий раз сказал тогдашней жене:

– Пусть папа позовет на охоту, я его убью, и все закончится.

Жена поверила и сказала папе:

– Не трогай его.

Тесть надулся, но не лопнул, стал ждать, когда подрастет внук, чтобы ему передать свое мастерство Чингачгука, Вильгельма Телля и пахаря-одиночки.

«Удивительное дело, – говорил себе Сергеев, собираясь на дачу, – откуда эта тяга причинять себе страдания жуткой дорогой, чтобы потом нажраться до отвала и заснуть под трели соловьев и потом еще на следующий день есть, есть и есть и спать до дурноты, а потом опять ехать часами вместе с такими же баранами и начисто в такой дороге растерять все накопленное за два выходных здоровье…»

В третьем браке, после отъезда второй жены на историческую родину, на даче работать стало не надо, нашлись на просторах бывшей Родины те, кому еще хуже. И нанялись они к тем, что в момент стали господами.

Эти господа на веранде после ужина, как плантаторы на юге Америки, обсуждают достоинства хохлов перед киргизами, что узбеки более спокойны, а таджики старательнее, но менее чистоплотны.

Откуда все взялось? Сергеев не мог видеть на своем участке доцента из Душанбе, целый день снующего по участку с косилкой, лопатой и тяпкой. Его жена, преподаватель химии, подавала еду, убирала и боялась Сергеева больше, чем участкового. Она, не поднимая глаз, шуршала по дому и молила Бога, чтобы господин Сергеев не разгневался и не выгнал на улицу. Сергеев все понимал, чужие люди в доме раздражали, и он не хотел видеть их, есть их плов и самсу, радоваться ландшафту, вылизанному руками доцента. Они смущали его своей покорностью, он не мог этого видеть, было неловко.

Он знал, что не виноват в их в судьбе (газ и нефть могли ударить и в другом месте), сам видел русских в этой роли в разных странах, но так и не привык, по советской привычке, видеть в доме слуг, а старший сын и невестка смотрели на это нормально, как будто так у них было всегда, и собирались даже взять для внучки филиппинку – для хорошего английского.