Читать книгу "Медленная проза - Сергей Костырко"

Маслянисто блеснули черные сапоги, а под ними мокрый блеск темно-коричневого ребристого пластика ступеней. Я ступаю на них, проталкиваюсь снизу вверх, между телами в пузатых куртках и шубах, выше и выше, пока глазам моим не откроется уходящая к кабинке водителя щель между головами и светло-серым потолком троллейбуса.

Два продолговатых, распластавшихся по металлическому потолку светильника обозначены слабым, как будто подмороженным голубоватым свечением.

Оранжевые огоньки за окном стронулись с места. Мы двигаемся. Но для стоящих в салоне троллейбуса (в основном стоящих – кому охота опускать задницу на жгущий холодом кожзаменитель) движение это – еще менее движение, чем было несколько минут назад, когда все мы топтались в толпе, кося глазом в сторону перекрестка, откуда появляется троллейбус.

Некуда взгляд протянуть. Но все стоят, повернув головы к окнам. Окна затянуты изнутри плотным слоем изморози.

Мы следим за передвижением огоньков по этой изморози.

Световым крошевом переливается крохотная плошечка с неподвижной точкой фонаря посередине. Потом стекла разлиновываются пунктирами слабых огоньков – снаружи (мы знаем это) окна двенадцати– и шестнадцатиэтажных башен вдоль улицы Мусы Джалиля.

Замурлыкал мобильник, и оживают руки сидящей женщины в длинной дубленке, она достает аппаратик, раскрывает, и включается светло-зеленое табло. Да, говорит она, да, уже еду. Да, везу, говорит она туда, в тепло, в розовый свет комнаты, где сидит ее собеседник и где музыка из включенного телевизора, тусклый блеск паркета, уже распакованная, но еще не установленная елка, книжные корешки на полке – очень отчетливые, можно даже прочитать отсюда имена авторов. Нет, нет, говорит женщина, садитесь без меня, не ждите. И закрывает аппаратик. Мир глохнет.

Все мы сейчас – ныряльщики, которые задержали дыхание в ожидании поверхности. Мы цепляемся за угадываемые натренированным глазом огоньки в изморози окна, усилием воображения достраивая мир снаружи и уверяя себя в его существовании.

Припадок

Голову я поднял потому, видимо, что краем глаза уловил странное движение стоявшей передо мной девушки? Или?..

Я сидел в автобусе справа впереди, перед поручнем, отделявшим мое сиденье от ступенек у передней двери. Ну а девушка стояла в полуметре от меня на этих ступеньках, как бы изготавливаясь к выходу, – наш полупустой автобус только отошел от универсама на Шипиловской. Единственное, чем отметилась она при посадке в моем сознании, – сединой в черных волосах. Странно, обычно такие девушки красят волосы. Высокая, в светло-сером элегантном и, видимо, достаточно дорогом пальто, с молодым лицом, но вот с этой полуседой копной волос на непокрытой голове, она уже не девушкой смотрелась, а пожившей женщиной; «почему не красится?» – подумал я, открывая журнал и тут же забывая про нее.

И от журнала оторвался только тогда, когда, ухватившись обеими руками за низкий поручень перед моими глазами, она начала приседать, разворачиваясь ко мне. Я поднял голову от журнала в тот момент, когда лицо ее уже опустилось перед моим и замерло очень близко, и глаза ее смотрели на меня, точнее – в меня, как в зеркало. По интимной почти бесцеремонности жест бывшей подруги, вот так задающей вопрос: «Ты что, уже и узнавать меня перестал?» И я непроизвольно напрягся, чтобы вспомнить, и понял сразу же, что никогда и нигде не видел этого лица. Я даже не успел почувствовать нелепость этой сцены. Меня парализовал ужас. Ужас или что-то другое, равное ему по силе. Абсолютно чужой, незнакомый мне человек смотрит в упор, приблизив лицо, смотрит, можно сказать, в меня, с жуткой для меня в тот момент откровенностью и открытостью. Во взгляде ничего дикого. Она не всматривается, узнавая, она и так меня знает, и не так – имя, профессия, место работы, а – целиком.

Все длилось несколько секунд, но казалось – неимоверно долго. Дело не во времени, а – в интенсивности нашего, противоестественного, как ощущалось в тот момент, контакта.

Потом в глазах ее мелькнул испуг, лицо скривилось, она пробормотала что-то вроде: «Господи, ну когда это кончится?!», и тут же лицо разгладилось – в спокойное, удовлетворенное, счастливое почти. Взгляд начал гаснуть. Она еще смотрела на меня не отрываясь, но уже не видела – глаза остекленели, сжатые губы разошлись, и в их щели блеснули стиснутые зубы, побелевшее лицо стало маской, какие я видел в учебниках по античной литературе. Девушка оторвала левую руку от поручня, тело с панической поспешностью выпрямилось, голова запрокинулась, и она – закричала. Протяжный, бессмысленный крик, должный вызвать ужас, отозвался во мне чувством блаженного высвобождения. И только тут включилось сознание – я ощутил движение автобуса, услышал обращенное ко мне: «Мужчина! Да что же вы?!» – с передних сидений кинулись к девушке две женщины, а я уже стоял на ступеньках, придерживая заваливающееся на закрытые двери тело; кто-то стучал в стекло шоферу: «Остановите! Остановите! Человек умирает!», а кто-то талдычил мне на ухо: «Язык ее держите, язык, а то задохнется». Ну да. Знаю. В художественной литературе читал. Но тело девушки казалось неожиданно тяжелым и абсолютно расслабленным – никаких судорог, никакой пены изо рта.

Автобус тормозит на остановке перед АТС, двери открываются, и, дождавшись, пока шофер, молоденький совсем паренек, обежит кабину и встанет внизу, я спускаю тело девушки вниз. Она как будто даже помогает нам, пытаясь передвигать ноги, мы ведем ее к остановке и укладываем на скамью. Глаза ее закрыты.

Тут же обозначились две конкурирующие между собой женщины-распорядительницы, выгоняющие из-под навеса автобусной остановки людей и дающие противоречивые распоряжения: «Посадите ее, посадите!..» «Нет! Категорически нет! Ее обязательно надо уложить».

Девушка, похоже, начинала приходить в себя, чуть порозовели щеки, она сама подняла и устроила на животе свисавшую до земли руку.

«Это ваша знакомая?» – спросила меня одна из женщин-распорядительниц. «Нет, вижу в первый раз». – «Ну так чего же вы стоите? Езжайте куда ехали. Без вас обойдутся».

И я поехал дальше. В том же автобусе, более того, на том же сиденье, один на один с пережитым, и оно продолжало разворачиваться во мне —…она присела передо мной так, как если бы ей надо было заглянуть внутрь, в полуподвальное окошко. И одновременно – чтобы подставить себя под мой взгляд, как женщина подставляет голову под струю теплого воздуха из фена. Как будто ей было очень важно не только смотреть в меня, но и вбирать мой взгляд.

Действие, вызванное помраченным сознанием? Вроде да. Но помраченным я ощущал сознание девушки, которая осталась лежать на автобусной остановке, а не той, которая заглядывала мне в глаза. Ничего бесноватого во взгляде ее не было – все абсолютно человеческое, только в концентрации, для меня непосильной.

И, сидя в автобусе, который выезжал уже на Каширское шоссе, я вдруг почувствовал себя оставленным. Оно было рядом, оно смотрелось в меня, оно было той девушкой и, как теперь я чувствую, мною. «Никогда в жизни и ни с кем в жизни я не смотрелся так глубоко друг в друга», – подумал я странную корявую фразу; она показалась мне и самой точной. Я уже не стыдился парализовавшего меня испуга. Осталась только досада, что не успел. Очень быстро все кончилось. Что кончилось? Не знаю. Я успел почувствовать, но не понять. Не был готов.