Читать книгу "Спорим, что ты умрешь? - Алексей Макеев"

— До встречи, мой ласковый и нужный зверь…

— Какие высокие отношения, — хмыкнула Инга.

— Запритесь и никому не открывайте, — приказал Максимов. После этого он удалился к себе в номер, твердо настроенный подумать. Четверть часа провалялся на кровати, подпрыгнул, сунул в зубы сигарету, вышел в коридор. Сделал круг по дому, умудрившись не встретить ни одного человека. Вернее, почти ни одного. Из кухни грузно топала кухарка Люсьен с двумя металлическими корзинами, груженными чистой посудой. Максимов притворился невидимкой — отодвинулся за выступ в арочном проеме. Все равно не разойтись. Тяжело сопя, грузная особа протащилась мимо. Он посмотрел ей вслед, подождал, пока она скроется за поворотом, и побрел к себе в номер.

Из полезных мыслей доминировала одна: он не успокоится до тех пор, пока не разъедутся люди. А люди, как и вся русская нация, — пока гром не грянет… Максимов завалился на кровать и набрал домашний номер. Сеть куда-то ускользала. Пришлось побегать, ища приемлемый для приема уголок. Насилу пробился, но в трубке звучали короткие гудки. Он перезвонил на сотовый.

— Говори, папуль, — отозвалась Маринка. Голос у нее звучал так, словно все помехи мира решили встать стеной между отцом и дочерью.

— Ты с кем-то болтаешь?

— С Иришкой. Но уже не болтаю. Из Интернета выйти не могу.

— Почему?

— Не хочу.

— Понятно, — Максимов улыбнулся. — Как живется без меня, ребенок?

— Скверно, пап, — вздохнула Маринка. — Скучно, мысли разные в голову лезут. Я провела бессовестную… тьфу, бессонную ночь, глаз почти не сомкнула… Кстати, пап, а как свирепые сибирские морозы влияют на твою увлеченность горными лыжами? Формируешь стойкость к невзгодам? Домой еще не тянет?

— Тянет, Мариша, — тоскливо признался Максимов. — Возможно, сегодня вечером я уже приеду. Надоело тут все.

— Здорово, пап, — обрадовалась Маринка. — Давай, буду ждать.

— А возможно, и нет… — Максимов задумчиво уставился на телефон. Сколько можно мотать нервы? Не пора ли кухарке приготовить ужин, накормить это идиотское войско да выставить его за дверь?

Он закрыл глаза. Но тут же забился в кулаке телефон. И кому он, интересно, мог понадобиться?

— Узнаю родной голос, — ехидно сказала Екатерина. — Ты никого там не опыляешь?

— Пока нет, — обрадовался Максимов. — Говори спокойно, Катюша.

— Да нет, это ты говори, у нас как раз все нормально. Клиентов в пятницу не было, зарплата кончилась, Вернер поднял восстание и в четыре часа увел Лохматова в пивную. А я как раз занесла это событие в дневник наблюдений за товарищами и тоже отбыла. Не умеем мы работать без тебя, Костик. Тренироваться надо.

— Я вернусь, — пообещал Максимов. — Потренируетесь. Может быть…

— Не слышу оптимизма в твоем голосе, — заподозрила неладное Екатерина. — У тебя там все в порядке?

— Знаешь, Катюша, здесь, кажется, убийства… — Фраза вырвалась, он задумался, а была ли нужда ее говорить.

— А я ни разу не сомневалась! — воскликнула Екатерина. — Я чувствовала! Знаешь, Костик, стоит лишь тебе появиться на публике, как трупы начинают падать штабелями!.. Постой, а не ослышалась ли я? Ты сказал — здесь, КАЖЕТСЯ, убийства? То есть уверенности у тебя нет и для тех несчастных еще не все потеряно?

— Очень бледный шанс, Катюша. Люди пропадают бесследно, не думаю, что их где-то держат в живом виде.

— Так, может, нам того… приехать? — великодушно предложила Екатерина.

— Спасибо, дорогая, очень тронут твоим вниманием, но мы здесь не задержимся.

— А я вообще не понимаю, почему вы еще там…

— Я тоже не понимаю, Катюша. Но, знаешь, русскому человеку очень трудно объяснять элементарные вещи. Человек заплатил деньги за отдых, он не понимает, почему должен уехать. Да ладно, не бери в голову, мои проблемы. Здесь не так уж и плохо… если вдуматься.

Он тепло распрощался с сотрудницей, отключил телефон и закрыл глаза. Самое страшное, что могло случиться, — это сон. Самое страшное случилось. Но буквально на минуты. В дверь постучали. Он очнулся, охваченный беспокойством. Полежал, приходя в сознание. Стук повторился. Дверь подергали — заперто изнутри. Он вытряхнулся из кровати, дошлепал до коврика.

В коридоре стояла Инга и нервно теребила губы. Боязливо косила по сторонам. «А уверен ли я, что ничего не случилось?» — тревожно подумал сыщик.

— Слава богу, что вы здесь, Константин… — девушка как-то судорожно сглотнула. Задрожала правая бровь. — Знаете, мне не по себе… Виола двадцать минут назад сказала, что у нее перестала болеть голова и страшно хочется что-нибудь съесть… Она решила, что сбегает на кухню, дернет что-нибудь из холодильника и вернется… Я ее отговаривала, но она не послушалась…

— Вы ходили на кухню? — Сердце бешено забилось. «Опоздал, опоздал…» — тряслось в голове. Он схватился за ботинки — левый натягивал на правую ногу, правый — на левую.

— Да… Мне было страшно, но я туда сбегала… В кухне нет никого, кроме кухарки… Она колотит отбивные… такой, знаете, железякой — с одной стороны отбивалка, с другой — топор…

С этой минуты в доме учинился полный бедлам. Отчаяние выкручивало, не давая думать. Он понимал одно: никакой системы в исчезновениях нет. Пропадают те, кто попался (куда попался?!). Но последнее событие — это вызов лично ему! Злоба воцарилась в душе. Должна быть причина исчезновения людей! Не бывает немотивированных тщательно подготовленных преступлений!

Кухарка отложила топорик, заявив, что все это ей уже порядком осточертело и она отказывается готовить еду. Пусть катятся к такой-то матери!.. С трудом удалось выпытать, что никуда она не удалялась из кухни. Ну, почти. Пару раз спускалась в столовую — и все. Минут на пять. Никаких «студенток» не видела, да и больно ей надо обращать внимание на каких-то «студенток»…

Ураганом Максимов промчался по дому. Инга в качестве хвостика… Он врывался в номера, опрашивал людей. Сонные «голуби», сонный старик Ровель в засаленном халате. Бледнеющий Шевченко, рефлекторно хватающийся за подмышку. Очкарик с вылезающими на лоб глазами, которого он застал за просмотром телепакости из жизни заокеанских маньяков. Полутрезвый Каратаев, которого срочно пробила амнезия и он не мог вспомнить, где находился последние двадцать минут. Рубоповец Пустовой, у которого конвульсией свело скулы и по лицу загуляла болотная зелень — он гулял по дому, но на первый этаж не спускался, в кухню не ходил, Виолу не видел… Горничная в каптерке составляла ревизию постельных принадлежностей, откуда и вылетела пулей, прослушав последние известия. С этой минуты она вцепилась в администратора и не отходила от него ни на шаг. И тот не стал изображать из себя бесстрашного батыра. Дворецкий выслушал информацию об очередном исчезновении с достоинством, натужно сглотнул и выдавил из себя, что он ничего не знает, но готов, в принципе, помочь сыщику. На вопрос, что ему известно о тайниках, ходах и прочих скрытых помещениях, простодушно пожал плечами.