Читать книгу "Олег Рязанский - русский князь - Алексей Хлуденев"

Кто-то из новобранцев, видно, лихая головушка, сказал из-за спины Карпа: "Пес!.. "Сказал тихо, явно рассчитывая на то, что расслышит лишь посоха, но никак не воевода; однако это оскорбительное слово услышал и Глеб Логвинов, и вот он уже скачет на караковом коне с криком: "Кто сказал "пес"?". Все расступились, но Карп остался на месте, не чувствуя себя виновным. Плетка взвилась над ним. Карп в один миг отскочил и выставил рогатину, смотря на Глеба, на его выкаченные и мутные от ярости глаза спокойно, твердо и умно. Этот спокойный и твердый взгляд и остановил Глеба: перед ним был либо невиновный, либо крайне отчаявшийся в чем-то человек.

Глава тринадцатая. Проводы на войну

— Гуляй, родня, и-ех, едреныть! — покрикивал Савелий, притопывая и похаживая средь пляшущих на дворе. В руках у него были бочонок с хмельным медом и деревянная кружка — без промедления наливал каждому, кто хотел.

Карпа провожали на войну. Обычай требовал проводов веселых, как бы беспечных — с застольем, обилием хмельного и закусок. Хозяин не ударил лицом в грязь: гостей созвал много, столы ломились от еды и пития постарался создать впечатление, что он, Савелий Губец, не последний в ряду ремесленного сословия.

Плясали все. Вприсядку пошел даже сам новобранец, будто впереди у него не бой, который, может быть, закончится плачевно для него и всей родни, а широкая масленица. В разгар веселья из-за Лыбеди, со Скоморошенской горы, явилась чудно разодетая шумная толпа скоморохов. На одних скоморохах рукава вывернутых шуб были вздеты на ноги, а полы подняты и стянуты веревками под мышками; на других висли ватолы; третьи беззябко ходили по снегу босыми… Один водил на железной цепи медведя. В передних лапах ученого медведя был бочонок с медовухой, а вожатый черпал ковшом медовуху и угощал ею всех желающих.

Несколько скоморохов играли в дудки и рожки, били в бубен. Пели:

Ай, дуду, дуду, дуду,

Сидит голубь на дубу,

Он играет во трубу,

Труба точеная, золоченая…

Еще один с решетом в руках, приплясывая, подступил к Савелию:

— А вот, хозяин, не удержишь решето на спине.

— Это как так не удержу? — хвастливо заявил Савелий. — Да я, брат, лошадь на своей спине удержу.

— Ну-тка! Подставь!

Савелий нагнулся и тотчас почувствовал — скоморох плеснул в решето воду… Под гогот гостей Савелий кинулся в дом переодеваться в сухое… Не успел выйти из избы уже в сухой одежде, как к нему подскочил другой лукавец:

— Хошь, призову со стола, прямо сюда, во двор, жареную щуку?

— Пошел вон! — с деланной грубостью отмахнулся Савелий.

— А хошь, призову к тебе парчовый серебряный кафтан старшего воеводы Софония Алтыкулачевича?

— Да как ты призовешь, коль среди нас и самого-то воеводы нету?

— А вот и призову… А хошь, золотой хрест с жирной груди болярина Манасеи призову тебе на грудь?

— От, прилепился, репей! Ну, что с тобой делать, с поганцем! Ну, призывай, коль ты такой кудесник. Но смотри: опрохвостишься — взашей погоню!

Скоморох подал Савелию свою шапку и велел ею водить по лицу и вторить за скоморохом: "Хрестик, хрестик золотой, перейди ко мне на мою белую грудь со широкой груди болярина Манасеи…". Савелий послушно делал и говорил то, что велел скоморох. А когда отнял от лица шапку, поднялся всеобщий хохот: лицо было в саже.

— Ах, прохвост! Ну и прохвост!

Стоявший близ отца Павлуха подтрунил:

— А ты, батюшка, ощупай грудь — хрест-то, небось, уж на тебе!

Савелий вдруг испытал приступ горечи. Досадно, что меньшой, коего он освободил от ярма ополченца, смеет теперь насмешничать над ним…

— Твоя шутка, сынок, в пазуху не лезет…

— Прости, батюшка, — спохватился тот, — не ради насмешки я…

Настал час идти на кладбище. Гости перестали веселиться, скоморохи спрятали свои дудки и рожки, удалились гурьбой. Кладбище было у церкви, и шли туда уже тихие, угнетенные необходимостью скорого расставания с Карпом. Куда только подевалась недавняя беспечность! Впереди шли Карп с женой Варей, Савелий со старухой Оней — та в застолье не пригубила ни меда, ни бузы, но её все отчего-то кособотило и пошатывало, словно у неё одна нога была короче другой. Старик крепко держал её под руку. За ними шли Миняйка и Иван с женами, Павел. Шествие замыкали гости. Вот и кладбище, огороженное плетнями из хвороста. Там уже было много ратных: обычай требовал проститься с предками.

Карп снял шапку перед заснеженным холмиком деда и бабки, встал на колени, поцеловал дубовый крест и зарыдал. И долго плакал, уговариваемый родней успокоиться. Подошел Федот, предки коего были захоронены неподалеку, помог Карпу встать с колен. Карп трижды поклонился могиле и, уже с Федоткой, пошел за плетень, к саням. Возле саней попрощался с отцом, с матерью (та обвисла на нем, зашлась в плаче, и он все утешал ее: "Ну, полно, полно, матушка! Еще и войны-то, можа, не будет! Одумаются, небось…"), с женой Варей, все просившей его беречь себя и не лезть "в гущу", со всеми родными. И просил у них прощения за то, что, может быть, когда-либо обидел их.

А Павлуху все обходил, как бы не замечал его, и Савелий забеспокоился: нельзя, чтобы родные братья не попрощались и не простили друг друга.

— Да не ломайте вы обычай, сынки! — с укоризной сказал он. — Не позорьте нас с матерью…

Щека Карпа заметно дернулась — видно, трудно ему было пересилить себя, — но вот шагнул к брату, обнял его…

Когда Карп и Федот сели в сани-пошевни и, дружески обнявшись, запели грустную прощальную песню, а Савелий правил лошадью на площадь, родня махала им рукой. Всех провожатых площадь не вместит, и горожане толпились на улицах в ожидании, когда полки и сотни, благословленные владыкой, с площади отправятся за город, встречь неприятелю.

Глава четырнадцатая. Битва под Скорнищевом

Бысть… брань люта и сеча зла, рязанцы убо биющиеся крепце.

В. Татищев

Из Переяславля войско вышло загодя, не дожидаясь, когда вблизи появятся первые московские дозоры. Один полк свернул на южную Пронскую дорогу — заслон на случай нападения прончан; основная рать пошла на север.

Князь Олег — в красном плаще, в шлеме с перьями — ехал среди воевод торжественный, величавый. Сидел на белом скакуне молодцевато. Весь вид его говорил: он уверен в победе.

В короткий срок ему удалось собрать большое войско. Никогда ещё под его рукой не было столь внушительной рати. В боевых качествах рязанских воинов не сомневался. Как бы ни был грозен противник, рязанцы устоят и победят, ибо, ко всему прочему, они на своей земле, они дома, а дома, как известно, и стены в помощь. На берегу Павловки, в двух верстах от города, Олег Иванович остановился, наблюдая переправу. Лед на реке был покрыт мягким снегом, и кони порой оскользались и падали, пугая и приводя в дрожь молодых, ещё не бывших в боях лошадей. Многие ратные спешивались, вели коней под уздцы с осторожностью. Несомненно, конные дружинники князя и бояр представляли собой грозную силу: хорошо вооружены, славились храбростью и удальством, как и их знаменитые предки времен Евпатия Коловрата, в былинах называемые "рязанским узорочьем". Но когда перед глазами князя проехали конники, державшие в руках наперевес длинные шесты с привязанными к ним волосяными, из конских хвостов, арканами, он заметно заскучал. Приозаботился. От его внешней торжественности не осталось и следа. Столь же озабоченно смотрел он и на пешее ополчение, особенно на новичков — их называли небывальцами. Одетые в стеганые тягиляи с короткими рукавами и армяки, обутые в лапти и вооруженные рогатинами да окованными дубинами (ослопами), они шли друг за другом неловко, толкались, шутливо подставляли подножки, весело хохотали. Какие из них ратники? Не искушены…