Читать книгу "Командир подлодки. Стальные волки Вермахта - Гюнтер Прин"

По неписаному закону мы должны были продолжать работу под дождем, но, когда он лил как из ведра, мы прятались в избушке строителей на опушке леса. Инспектор и человек из министерства были уже там, но мы еще работали. Все смотрели на руководителя группы, но он не собирался отпускать нас. Люди начали роптать. Я бросил лопату и пошел к нему.

— Как долго вы хотите держать нас под дождем?

Он пожал плечами:

— Я ничего не могу сделать, пока здесь инспектор.

— Если у вас кишка тонка, почему бы вам не уйти, а я сделаю все за вас.

— А сделаешь?

— Конечно.

— Тогда я вручаю все вам, — сказал он с заметным облегчением.

Я подождал, пока он исчез в лесу, потом дунул в свисток. Люди побежали к хижине, я медленно пошел за ними.

Инспектор начал ругаться, как только я вошел:

— О чем вы думаете, распустив людей?

— Идет дождь, — ответил я.

Он глубоко вздохнул. В разговор вступил толстый из министерства:

— Где ваш руководитель?

— Пошел откладывать яйца.

Он в удивлении уставился на меня, потом сказал:

— Прикажите людям тотчас начать работу.

— Не имею ни малейшего намерения это делать.

— Я официально приказываю вам.

— Я получаю приказы от коменданта лагеря.

— Посмотрим, — сказал инспектор. — Ваша фамилия?

— Я начальник партии Прин.

Он вытащил блокнот и записал мою фамилию.

— Ну, теперь вы собираетесь приказать людям работать?

— Я уже указал — нет.

— Почему «нет»? — спросил толстый.

— Я отвечаю за здоровье людей.

Инспектор произнес:

— Довольно, — и повернулся к толстому: — Пойдем, незачем больше тут оставаться.

Они вышли в дождь и пошли, держась рядом, по лугу к шоссе, где их ждала машина из министерства.

Когда мы вернулись с работы, меня вызвали к коменданту лагеря. Толстый из министерства и тонкий инспектор сидели в комнате Лампрехта с видом лицемерной торжественности, как пара школьников, которые, прокравшись к учителю, ждут, чтобы увидеть наказание виновного.

— Объясните, пожалуйста, что случилось в «Хундсгруне», комрад Прин, — сурово сказал Лампрехт.

Я коротко описал ему события.

— Это верно? — спросил он у ожидающих.

Оба кивнули.

— Поскольку руководитель группы покинул нас в понедельник утром, я назначаю вас на его место, комрад Прин. Я совершенно согласен с тем, что вы сделали.

— Позор! — задохнулся чиновник из министерства, вставая. Инспектор тоже встал. — Вы пожалеете об этом, Лампрехт! — выкрикнул он, уходя.

Больше ничего не произошло. Через четыре недели Лампрехт уехал в отпуск и оставил меня своим заместителем.

Мое выдвижение руководителем группы оставило лагерь относительно спокойным, но последнее назначение привело многих в ярость. Старшие, бывшие в лагере больше двух лет, чувствовали себя особенно задетыми. Правда, они ничего не сказали, но, обращаясь ко мне, говорили в строго официальной манере. Я был слишком занят, чтобы беспокоиться об их чувствах. Утром я справлялся с канцелярской работой, остаток дня торопился на мотоцикле от одной строительной площадки к другой.

Как-то вечером мне позвонил мельник, владевший расположенной неподалеку от Хундсгруна мельницей. У него украли ветчину, и, вероятно, совершил кражу один из группы, работающей там.

— Когда вы обнаружили кражу?

— Три дня назад.

Я пообещал разобраться и повесил трубку. Чертовски неудобно. Если ветчину украли три дня назад, теперь она наверняка съедена. Самое лучшее — удастся обнаружить кости. В этих обстоятельствах построение вряд ли могло помочь. Вечером, когда выключили свет, я устроил обыск в шкафчиках. Я шел с фонарем от шкафчика к шкафчику, от кровати к кровати. Ветчина обнаружилась под соломенным матрасом у мальчика из Дрездена. Она была совершенно не тронута, не отрезано ни единого кусочка. Я приказал начальникам группы и отряда явиться ко мне вместе с мальчиком, маленьким, бледным, с торчащими ушами. В его черных глазах таился ужас побитой собаки.

— Ты взял ветчину с мельницы?

Долгая пауза, потом почти неслышно:

— Да, сэр.

— Почему?

Молчание. Я подошел к нему:

— Почему ты украл?

Он стал плакать. Он плакал молча, только лицо морщилось и слезы катились из глаз. Он ничего не говорил.

— Почему ты не отвечаешь?

Он раз или два попытался что-то сказать, но захлебнулся рыданиями и замолчал окончательно. Было ясно, что от него ничего не добиться.

— Ладно, — сказал я. — Ветчина останется здесь, а ты покинешь лагерь завтра утром. Уйдешь первым, ты понимаешь. Не надо присутствовать на построении.

Он щелкнул каблуками, стоя смирно. Слезы все еще катились по его лицу.

— Вот уж на кого не мог подумать, — сказал начальник группы, когда мальчик ушел.

После ухода обоих руководителей я лег на койку и стал обдумывать случившееся. Какая досада, что все произошло во время моего командования. В дверь постучали.

— Войдите.

Мантей, один из старших работников, стоял в дверях. В мерцающем свете свечи его лицо выглядело суровым, почти злым.

— Я хотел поговорить с вами, комрад Прин.

Я сел.

— Прошу.

— Я пришел насчет парня, укравшего ветчину, — сказал он.

— А какое отношение это имеет к вам? И почему он сам не пришел?

— Он ревет, — коротко ответил он.

Мантей был один из старших здесь, ему почти исполнилось двадцать три, шахтер из Рура. Социалист, один из лучших работников и хороший товарищ.

— Он сказал, что вы приказали ему уехать, — продолжал он, — а я хочу просить вас позволить ему остаться.

— Я не могу, мальчик — вор.

— Он украл ветчину, — резко ответил Мантей, — потому что ему нужны деньги, его мать больна, и он хотел послать ей хоть немного.

— Вы сами верите этому?

— Да, — ответил он убежденно.

Честно говоря, я тоже верил. Этот несчастный ревущий негодяй не был обычным вором. Уж настолько я мог понимать людей. И то, что Мантей просил за него, было хорошим признаком. Но должна быть дисциплина. Я не мог допустить это, как бы мне ни хотелось.

— Послушай, — сказал я как можно дружелюбнее, — ты должен знать, что если я оставлю все как есть, то каждый сукин сын придет и скажет: «Вы закрыли глаза в тот раз, когда украли ветчину, почему вы не делаете это и для меня?» И что тогда? Нет, парень должен быть наказан, а кроме того, представь, какое впечатление произведет, если люди станут говорить, что добровольный трудовой корпус — банда воров?