Читать книгу "Сладость губ твоих нежных - Илья Масодов"

Вдруг давящая боль ослабевает, и воздух прорывается ей в грудь. Катя дышит, жадно, поспешно, пока Бог не решил снова забрать воздух себе. Слон ревёт, глухо и тяжело, Катя трогает руками свою шею, на ней ничего нет, только болящие следы, оставленные пальцами смерти.

— Ну что, видела Бога? — спрашивает Ольга Матвеевна.

— Да, — отвечает Катя, сглотнув от боли.

— И какой Он?

— Страшный.

— Правильно. Можешь идти, Котова. Я назначила тебя тут убирать, завтра придёшь в девять сорок. И если кому-нибудь хоть слово скажешь о нашем разговоре, отправишься к крысам. Ясно?

— Да, Ольга Матвеевна.

На следующий день Катя не может ни шить, ни есть, ни слушать уроки, потому что боится идти вечером к Ольге Матвеевне, потому что боится, что пальцы смерти на этот раз могут не разжаться. В девять тридцать вечера Катя бесчувственными руками вытаскивает к колонке ведро, которое нужно наполнить водой для мытья полов. Пока вода со звоном бьёт по алюминию, Катя кутается в казённый ватничек, мечтая провалиться куда-нибудь под землю и замереть там, так надолго, чтобы все про неё забыли. Воде всё равно, её не станут мучить и душить, и песку всё равно, и другим девочкам тоже, вот они выстроились в очередь к сортиру, кто курит, кто смеётся, кто просто смотрит перед собой, и это глядение, раньше казавшееся Кате таким скучным, теперь желанно ей, вот так бы стояла хоть всю ночь и глядела, только бы не быть собой. За обедом она встретилась глазами с Зиной, взгляд у Зины был холодный и мутно подрагивающий, как вода. Возвратившись вчера ночью в барак, Катя сказала Зине, что у неё сильно болит живот от куска барской ветчины, полученной за чтение стихов, но Зина не поверила, трогала ей живот рукой и нюхала Кате зачем-то лицо, хотя потом всё же ушла к себе, и Катя слышала в тишине барака, как она сильно, с козьей монотонностью возилась под одеялом, делала то, что нельзя.

Увидев, что ведро уже полно, Катя хватает его и волочит к дому ужаса, не останавливаясь ни на миг, стиснув зубы, смахивая пряди волос с глаз, она неловко вскарабкивается по ступеньками крыльца, часть воды выплёскивается на пол, но Катя, совершенно отупевшая от своего страха, не обращает на это внимания, проносится по коридору к швабре, наматывает на неё тряпку непослушными пальцами и стукает в закрытую дверь, из-под которой пробивается узенькая полоска света.

— Да? — говорит голос Ольги Матвеевны. — А, это ты, Котова, заходи. Подмети только сначала, тут песка много, Макарыч нанёс. Всё старик по барханам шляется, зверей своих ловит. Знаешь, кто он такой? Чего молчишь с веником? Обиделась на меня, что я тебя вчера душила? Обиделась?

— Нет, Ольга Матвеевна.

— И правильно. Я же тебе просто показать хотела то, чего ты не знаешь. Ну мети, мети. А Макарыч — вонючая старая сволочь. Ты запомни это. Никогда не связывайся с такими, как он. Пойди сюда. Ну пойди же.

Катя нерешительно подходит к Ольге Матвеевне. Та обнимает её, не вставая со стула, и прижимает к себе, целует в лицо.

— Ты такая хорошая, — шёпотом говорит Ольга Матвеевна в перерывах между поцелуями. — Я тебя так люблю, ты не бойся, я не буду тебя больше лифчиком душить. И если ты будешь слушаться, я тебе буду давать мясо, и картошку, и помидоры, и даже… грушу. Ты любишь груши?

— Да, — прошептала Катя, постоянно ожидая, когда её начнут мучить.

— Любишь груши… Послушай, тебя, кажется, Катей зовут? Катя, у тебя были куклы?

— Были.

— Ты любила с ними играть?

— Да.

— Тогда ты легко меня поймёшь. Я тоже очень люблю играть в куклы. Если ты будешь моей куклой, если ты будешь… Ты помнишь о крысах?

— Да, Ольга Матвеевна.

— Если ты будешь себя хорошо вести, ты не пойдёшь к крысам. Ты не пойдёшь, мой зайчик… ты не пойдёшь, — Ольга Матвеевна шепчет и целует Катю, которая не смеет отвернуться от её горячих губ. — Ну иди, подметай, иди, — Ольга Матвеевна прижимается ртом к Катиной щеке и говорит с дыханием через полусжатый рот. — Когда всё сделаешь, придёшь сюда.

Вымыв пол во всех комнатах каменного дома, Катя вспотела и устала. Руки у неё опухли от воды и жгучего ноябрьского ветра, который набрасывается на неё каждый раз, как она выносит сливать ведро. Она так устала, что ей даже не хочется есть, как обычно вечерами, когда живот уже тоже понимает, что ему больше ничего не дадут. Освещённый только дверными щелями коридор подплывает у неё в глазах, а пол кажется косым и непригодным для хождения. Поставив швабру в маленькой каморке, забитой всяким хламом, Катя трогает рукой похороненный здесь старый сломанный шкафчик из тёмного с краснотой дерева, его железные ручки сделаны в виде каких-то ящериц, и именно из-за них Катю посещает новое, странное чувство, будто кроме того бездонного, тоскливого мира, в котором она живёт, есть ещё другой, где встречаются такие шкафчики с ручками в виде ящериц, шумят полнолистные сады, возникают розы на кустах и пунцовые бабочки садятся на стены солнечных комнат, открывая и раскрывая крылья в волшебной тишине. И Катя точно знает — там, в этом прекрасном мире, нет людей, только похожие на них существа, лица которых меняются, как речная вода, и которые лишь снятся друг другу, и потому не могут причинить настоящее горе и настоящую боль.

Ольга Матвеевна сидит на стуле возле стола, сняв сапоги и закинув ногу за ногу. Она велит Кате снова стать на колени и читать с листика, пока Катя читает, Ольга Матвеевна качает ногой в такт её словам.

— Повторим наш урок, — говорит Ольга Матвеевна, когда Катя закончила. — Ты вчера видела Бога. Какой он?

— Страшный, — отвечает Катя, помня, что это правильно.

— Вспомни теперь, что я говорила тебе перед этим о Боге. Я говорила тебе, что Бог — это я. Помнишь?

— Да.

— Значит, я — страшная. Я страшная?

— Да.

— А ещё я какая?

— Красивая, — предполагает Катя, надеясь, что это понравится Ольге Матвеевне.

— Может быть. А ещё? Я ласковая?

— Да.

— Я добрая?

— Да.

— Ну скажи, какая я ещё.

— Вы… умная.

— А ещё?

— Вы самая хорошая на свете.

— Повтори.

— Вы самая хорошая на свете.

— Раздевайся. Всё снимай, трусы тоже.

Поднявшись с колен, Катя снимает одежду, пальцы её потеют от страха. Скоро она стоит перед Ольгой Матвеевной совсем голая. Ольга Матвеевна встаёт и берёт девочку за плечи.

— Посмотри на меня.

Катя поднимает лицо. Глаза её уже повлажнели от наступающих слёз.

— Отойди немного назад. Ещё немного.

Катя отступает, пока голени её не упираются в кусачее одеяло, которым застлана кровать.

— Потерпи, деточка, — тихо говорит Ольга Матвеевна и сильно толкает Катю руками в грудь.