Читать книгу "Практическая магия - Элис Хоффман"

Джимми следил за своим внешним видом, это броса­ется в глаза. После стольких часов в тесной машине джин­сы на нем — без единой морщинки, словно кто-то хорошо постарался отпарить их по всем правилам под утюгом. Бо­тинки на ногах — из змеиной кожи и явно стоили беше­ных денег. Они любовно ухожены — случись кому-нибудь пролить на такие ботинки пиво или поднять ненароком рядом пыль, это даром не пройдет, можно сразу сказать по блеску начищенной кожи. Или просто по одному взгляду на лицо этого Джимми. Живой ли, мертвый, он таков, как есть, — такой, с каким лучше не связываться. Салли отсту­пает назад от машины. Она побоялась бы остаться с ним наедине. Боялась бы, что скажешь слово не так, и он взор­вется, — и что ей тогда делать?

— По виду судя — не сахар.

— Что ты, какое там! — говорит Джиллиан. — Но толь­ко когда выпьет. А так — вот именно сахар, хоть в чай клади. Высший сорт — правда, кроме шуток. И вот у ме­ня родилась идея, как не допускать его до скотского со­стояния, — я стала каждый вечер подмешивать ему в еду немного паслена. От этого, раньше, чем он напьется, его начинало клонить ко сну. И чувствовал он себя вполне нормально, только все это, должно быть, понемногу на­капливалось у него в крови и разом подкосило в какой-то момент. Мы там сидели, на стоянке для отдыха, — он как раз шарил в бардачке, искал зажигалку, которую я в прошлом месяце купила ему на блошином рынке в Сидоне, — потом вдруг как перегнется вперед, а разо­гнуться не может. А потом и дышать перестал.

У кого-то во дворе надрывается лаем собака; хрип­лый, остервенелый лай начинает уже вторгаться к лю­дям в сон.

— Надо было позвонить тетушкам. Спросить насчет дозировки, — говорит Салли.

— Тетки меня терпеть не могут. — Джиллиан ерошит себе волосы, пытаясь придать им объем, но они при та­кой влажности все равно обвисают. — Я ни в чем не оправдала их надежд.

— Я тоже, — говорит Салли.

Салли считала, что она, по мнению тетушек, не пред­ставляет большого интереса, так как слишком заурядна. Джиллиан полагала, что она, на их взгляд, вульгарна. Вот почему девочки всегда ощущали шаткость своего поло­жения у теток. Жили с сознанием, что надо думать, что говоришь, и знать меру, пускаясь откровенничать. Они, уж конечно, ни разу не заикнулись тетушкам о том, как боятся грозы, словно, после кошмаров по ночам, боль­ных животов и высокой температуры, аллергии на то и на се, такая новость, как навязчивые страхи, могла стать последней каплей, тем более что тетушки никогда особо не убивались, что у них нет детей. Одна новая жалоба — и как знать, не побегут ли тетушки доставать их чемода­ны, убранные когда-то на чердак, и хоть покрытые пылью и паутиной, но сделанные из итальянской кожи и вполне еще пригодные к употреблению. Поэтому своим сокровенным Салли и Джиллиан делились не с тетушка­ми, а друг с другом. Шептали, что ничего страшного не случится, если, например, успеть за тридцать секунд до­считать до ста. Или если залезть с головой под одеяло, или набрать воздуху и не дышать, пока гремит гром.

— Не хочу садиться в тюрьму! — Джиллиан снова вы­таскивает сигарету и закуривает.

В результате их семейной истории у нее развился настоящий комплекс брошенного, вот почему она вся­кий раз уходит первая. Ей это известно, она лечилась, потратила уйму времени и денег на психоаналитиков, но это ничего не изменило. Нет такого мужчины, что­бы обскакал ее в этом и порвал с ней первым. Здесь она не знает себе равных. За исключением разве что Джим­ми, строго говоря. Он-то ушел, а она осталась есть се­бя поедом из-за него и расплачиваться за это.

— Я с ума сойду, если меня посадят. Я ведь даже не жила еще, если разобраться. То есть по-настоящему. Я хочу работать, вести нормальную жизнь. Ходить к друзьям на шашлыки. Родить ребенка.

— Что ж, раньше надо было думать. — Это как раз то самое, что Салли и советовала всегда Джиллиан, из-за чего в последние годы их телефонные разговоры все более сокращались, а там и вовсе прекратились. То самое, о чем она писала в своем последнем письме — том, которое так и не дошло до Джиллиан. — Надо бы­ло бросить его, и кончено.

Джиллиан кивает головой:

— Надо было вообще с ним не знакомиться. То бы­ла изначально моя ошибка.

Салли внимательно изучает лицо сестры в зелено­ватом лунном свете. Джиллиан, может быть, и красива, но ей уже тридцать шесть, и она слишком часто влюб­лялась.

— Он тебя бил? — спрашивает Салли.

— Это что, имеет значение?

С близкого расстояния Джиллиан определенно не выглядит молодо. Слишком долго жила в Аризоне — вот и глаза слезятся, хотя она уже больше не плачет.

— Да, — говорит Салли. — Имеет. Для меня — имеет значение.

— Понимаешь... — Джиллиан отворачивается от «Олдсмобиля», потому что иначе ей не забыть, что всего лишь несколько часов назад Джимми подпевал в машине кассете с записью Дуайта Йокама. Эту песенку она гото­ва была слушать снова и снова — ту, в которой поется про клоуна, — и Джимми, на ее вкус, исполнял ее в миллион раз лучше Дуайта, чем достаточно много сказано, учиты­вая, что она без ума от Дуайта. — В этот раз я действитель­но любила. Всем нутром. Веселого мало, в сущности. Это жалкое состояние. Непрерывно хотела его, как ненор­мальная какая-то. Как будто я тоже вроде тех женщин.

Те женщины, на кухне в сумерках, с мольбой пада­ли на колени. Божились, что в жизни больше ни на что не позарятся, только бы им досталось то, чего они желают сейчас. Тогда-то, бывало, Салли с Джиллиан и давали клятву, сцепляясь мизинцами, что они такого несчастья, таких мучений не допустят. Что бы ни слу­чилось, такому с ними не бывать, — вот о чем перешеп­тывались они в темноте, сидя на пыльной черной лест­нице, словно желание — это вопрос личного выбора.

Салли как бы заново видит газон перед домом, вели­колепие знойной ночи. Она все еще чувствует, как му­рашки бегут по спине, но ее это больше не волнует. Со временем ко всему привыкаешь, даже к чувству страха. Это, в конце концов, ее сестра, та девчушка, которая ког­да-то, случалось, не засыпала, если Салли не споет ей колыбельную или не посидит рядом, тихонько перечис­ляя, что тетушки кладут в свои зелья и какие слова гово­рят во время заклинаний. Это женщина, которая целый год звонила ей каждый вторник ровно в десять вечера.

Салли думает о том, как Джиллиан цеплялась за нее, когда тетушки первый раз привели их с черного хода в старый дом на улице Магнолий. Пальцы у Джиллиан были липкие от жвачки и холодные от стра­ха. Она ни за что не хотела отпустить руку сестры, даже когда Салли пригрозила, что будет щипаться, — только сжимала ее все крепче.

— Берись-ка, тащим его назад, — говорит Салли.

Они подтаскивают его к тому месту, где растет си­рень, и следят за тем, чтобы, как их учили тетушки, не повредить корней. К этому времени птички, что ютят­ся по кустам, крепко спят. Жуки притулились на листьях форситии и айвы. Сестры работают, и удары их лопат звучат размеренно, без натуги, словно ребенок хлопает в ладоши или с ресниц капают слезинки. Толь­ко один раз настает тяжелый момент. Салли никак не удается закрыть Джимми глаза. Она слыхала, что такое бывает, когда покойник хочет увидеть, кому будет че­ред последовать за ним. И потому Салли заставляет Джиллиан отвернуться и не глядеть, как она начинает засыпать его землей. По крайней мере, так лишь одной из них будет сниться каждую ночь его неподвижный взгляд, устремленный на нее.