Читать книгу "Дерево на крыше - Виктория Токарева"

Сергей вышел в прихожую и стал звонить своей маме, которая остановилась у родственников. Лена услышала:

– Она была на работе. Ночная съемка. Не имеет права. Все прописано в договоре.

Мама верила и не верила. Но что она могла сделать? Только спечь миндальное печенье.

* * *

Александр уехал на съемки в другой город. И замолчал.

Его фраза: «Никого я еще не любил так долго и так хорошо» – могла стать началом. Но она легла на дно.

Лену он не забыл. Да, Лена лучше Нэльки и лучше всех. Но что ему с этим делать? Выгнать Веру с Иванушкой и взять в дом Лену с ее дочкой? Дочка Лены – наверняка хорошая девочка, но она чужая девочка. У нее есть свои папа и мама.

Лучше все оставить как есть.

Александр любил сына всеми силами души. Для Веры и Марго мальчик стал единственным смыслом существования.

Иванушка превратился в маленького божка в глубоко верующем окружении. Все в этом доме делалось для ребенка: работали, копили деньги, становились знаменитыми, заботились о репутации, чтобы Иван мог сказать: «Я из хорошей семьи».

Куда он денется, Александр? Старые родители, беспомощная Вера, которая умеет только стенать. С Иваном она не справится. Да и как можно разорять гнездо? Надо быть последней сволочью, чтобы бросить близких людей, погрузить их во мрак, а самому содрогаться в качественных оргазмах…

Что такое любовь? Химический процесс в мозгу. А сын – это целый человечек, с руками, ногами, живой и теплый.

Что касается Лены, у нее есть семья. Муж, ребенок. Помимо этого, она и сама из себя что-то представляет, Бог вложил в нее дискету. Перед ней длинная и яркая дорога. А по дороге – встречи, плохие и хорошие. Жизнь.

* * *

Александр уехал на съемки и пропал с концами. Не давал о себе знать, как будто его не существует в природе. Или Лены не существует в природе.

Лена меж тем волновалась – как снимут ее собственный фильм, который они писали с Александром.

Сценарий – основа основ. Как сказано в Библии: в начале было слово. Сценарист в ответе за конечный результат.

Лена одевалась и ехала на съемки.

Режиссер Николай Иваныч пытался разрулить эпизод, стоял посреди площадки – немолодой, с серыми зализанными волосами, скучный, заурядный, как водопроводчик.

Актеры произносили текст, подбирая свои слова – бездарные и плоские.

Лена не понимала: зачем менять то, что хорошо, на то, что никак. Рядом с площадкой бегала жена режиссера и тянула к нему очищенный апельсин.

– Коля, съешь апельсинчик! – умоляла она.

– Послушайте, – тихо внушала Лена. – При чем тут апельсинчик? Они все слова перевирают. Пусть говорят по тексту.

– Отстаньте с вашим текстом! – огрызалась жена. – Мой муж с утра ничего не ел. Он умрет на вашей сраной картине, и мои дети сиротами останутся. Коля! – взывала она.

Лена понимала, что она бессильна.

Александр, его комната, музыка Джона Леннона, счастье сотворчества – все это не понадобилось. Осталась реальность, когда никто ничего не может и всем на все наплевать.

– Колечка, съешь апельсинчик…

* * *

Наконец фильм был готов.

Фильм просмотрели в верхах. И закрыли. Почему? На всякий случай.

Высокие и высокооплачиваемые чиновники держались за свое место, боялись его потерять. Если фильм пропустить на экран, могут быть неприятности. Могут и не быть, однако – риск.

А если фильм запретить – оно надежнее. Кресло под чиновником не шатается. Он вольготно сидит всей задницей, получает продовольственный паек и уверен в завтрашнем дне. А то, что большой труд большого количества людей перечеркивается крест-накрест, это никого не волнует.

Перечеркнуть крест-накрест в старину называлось «похерить».

Чиновники с легкостью похерили труд, надежды, деньги, перечеркнули крест-накрест и пошли обедать.

Еще одна особенность того времени: не ставить в известность. Никого не вызывают, никого не оповещают, не объясняют причин. Просто вдруг пронесся слух. Кто-то где-то сказал… Вскользь… И тишина. Кто сказал? Где сказал? Может, в столовой, а может, и в туалете…

Лена пришла на студию. Редактор – душистая и скольз–кая, похожая на кусок импортного мыла – произнесла, глядя в зеркало пудреницы:

– Похоже, что твой фильм закрыли…

Она достала помаду и начала красить губы.

– Как?

Лена не поверила своим ушам.

– Они не объясняют: как и почему, – проговорила редакторша растянутыми губами.

– А что делать?

– Ничего не делать. Жить дальше. Не рак же у тебя…

Она закончила красить губы и захлопнула косметичку.

Лена в растерянности смотрела на ее холеное, ухоженное, красивое лицо.

Редакторша была женой номенклатурного работника и ходила на работу для развлечения. Чтобы не сидеть дома.

Редакторша бросила косметичку в сумку, поднялась и ушла.

Лена подошла к столу. В растерянности набрала номер Александра. Их совместный сценарий, плод их духовной любви, был цинично выброшен за ненадобностью.

Подошла Вера.

– Александр уехал, – сказала она. – Может, что передать?

– Наш фильм закрыли, – проговорила Лена. – Что делать?

– Плачь и наматывай слезы на кулак, – ответила Вера.

В ее словах не было злорадства. Это был реальный взгляд на существующую действительность.

Шли семидесятые годы, расцвет застоя. И пока на дворе стояла советская власть, все оставалось как есть: усредненность искусства и безнаказанность чиновников. И ничего больше не оставалось, как плакать и наматывать слезы на кулак.

Лена закончила сценарные курсы и пошла работать на телевидение. Ее должность называлась: штатный сценарист. Она получала заказы на передачи и должна была выполнять эти заказы. Темы заказных передач были ей не близки. Например, «Джон Рид» – молодой американец, которого в тридцатые годы занесло в Россию и он умер от тифа, бедный. Не исключено, что его отравили и похоронили в Кремлевской стене, чтобы скрыть следы.

Правда об этом Джоне никого не интересовала. Нужна была конъюнктурная липа о торжестве социалистиче–ских идей и о том, что Джон Рид встречался с Лениным.

Лена не умела писать по заказу. Ее воображение попадало в клетку, как птица, и замолкало. Она становилась бездарна, и это ее убивало.

Лена написала первый вариант. Получила поправки. Поправки давала ее начальница – энергичная женщина, член партии.

Лене хотелось спать от этих поправок, а еще лучше – заснуть на много месяцев летаргическим сном, чтобы ничего не видеть и не слышать. Вокруг нее ходили неинтересные люди. В буфете лежали бутерброды с засохшим сыром, тяжелые масляные пирожные и крутые яйца под майонезом.