Читать книгу "За Русь святую! - Николай Андреев"

Правда, с Ульяновыми у Керенского были связаны не лучшие воспоминания. Александр Ильич Ульянов, брат будущего лидера большевиков, оказался замешан в заговоре против императора, арестован и приговорен к повешению. А маленькому Александру Федоровичу каждый вечер чудилось, что скоро к их дому подъедет карета с опущенными зелеными шторками: после раскрытия заговора по Симбирску прокатилась волна арестов, которые обычно проходили ночью.

В юности Александр Федорович часто прислушивался к разговорам взрослых, обсуждал с отцом литературу и историю — и желал стать актером или музыкантом. Проучившись в Ташкенте, далеком от европейской части России, получил некоторый «заряд вольнодумства». Как он сам позже говорил, именно в Ташкенте получил возможность непредвзято смотреть на окружающую обстановку, происходящие события и быстро избавился от веры в благодетельного царя.

А летом тысяча восемьсот девяносто девятого года Керенский отправился в Санкт-Петербург изучать классическую филологию, историю и юриспруденцию. Многое произошло после этого. Но самой главной датой в жизни Керенского, присяжного поверенного, было избрание по списку трудовиков в Думу в тысяча девятьсот двенадцатом году. А еще — приглашение в масонскую ложу примерно в то же время…

Однако еще в студенческие годы Александр Федорович был не чужд политической жизни. Он принимал участие в распространении листовок и прокламаций Союза освобождения. Это была организация, подпольно возникшая вокруг еженедельного журнала «Освобождение». Руководили Союзом, кроме многочисленных земских деятелей, еще и представители либеральной и социалистической городской интеллигенции. Например, на собраниях этой организации блистали князья Шаховский и Долгорукий, Петрункевич, Родичев. А потом Союз освобождения влился в партию кадетов, созданную после октября тысяча девятьсот пятого года.

С тем временем у Керенского было связано еще одно воспоминание, кроме участия в работе Союза освобождения, — Кровавое воскресенье.

Людские массы с портретами царя, иконами, гимнами двигались вдоль всего Невского проспекта, направляясь из рабочих районов. Во главе процессии шел поп Гапон, имевший практически необъяснимое влияние на толпу. Шествие текло неспешно, и Керенский вместе с ним, по Невскому, начиная с Литейного. На улицах собрались толпы людей: все хотели увидеть собственными глазами происходящее, посмотреть, что из этого выйдет. Однако ничего путного не вышло, лишь кровь, обагрившая улицы…

Едва Керенский дошел до Александровского сада, на противоположной стороне которого располагался Зимний дворец, как послышались звуки трубы, просигналившие боевую готовность для кавалерии. Народ не понимал, что происходит, и остановился. Сперва со стороны Генерального штаба вылетел отряд кавалерии, раздались первые залпы. Затем открыл огонь и отряд, стоявший до того рядом с Адмиралтейством. Первые выстрелы — в воздух, затем — по людям. Несколько человек упали наземь. И вот тогда-то началась настоящая паника, ужас, страх за свою жизнь. Прохожие, в том числе и Керенский, смешавшись с толпой, побежали. Император обманул чаяния народа, желавшего просто мирно подать ему прошения. Первая русская революция получила заряд ненависти после ошибки императора…

Через некоторое время рабочие отправились по домам, неся в себе тяжкие мысли. Делегаты Путиловского завода внимательно выслушали речи и советы Керенского, поблагодарили хозяев за угощение и ушли. А в их глазах уже сверкала уверенность в том, что только шествие, только забастовка, только пикетирование помогут изменить «непорядок». Значит, речь была произнесена не зря.

Ближе к ночи, когда кухарка ушла в отведенную для нее комнату, Керенский вышел в переднюю встречать своих «братьев» по масонской ложе. Имен он не любил даже вспоминать, так сильно над ним довлела клятва сохранения тайны. Это был один из немногих церемониалов, сохраненных в новых масонских ложах. Их стали создавать не так давно, обновленными: никаких старинных обрядов, помпезности, оккультизма и мистики. Только желание изменить страну к лучшему. И это желание скоро могло исполниться.

Совет масонских лож старался вербовать в свои ряды как можно больше людей, связанных с политикой. Многие деятели лишь подозревались в участии в собраниях, о причастии к ложам других было доподлинно известно. Полиция, однако, скорее всего не знала об их существовании: она гонялась за теми ложами, которые во главу угла поставили мистицизм и обряды. А если точнее, то глупости и красивости. Не более. Настоящего дела «мистики» не делали. Хотя и были связаны с зарубежными ложами, в отличие от «новых», которые связи с заграницей особо не поддерживали.

Сегодняшнее собрание было особенным. В нем, кроме пятерки членов ложи, участвовал и приглашенный гость. Причем один из весьма влиятельных людей в либеральных кругах, давно уже связанный с масонами. Однако этот человек почему-то побаивался этой организации, не желал вступать в нее. Правда, отношение этого человека к лидерам лож было своеобразным, каким-то заискивающим, подобострастным. Многим это претило, однако Керенскому, похоже, нравилось. Ах да, разве не было еще сказано, что Александр Федорович входил в число лидеров лож и даже был секретарем их Совета? Жаль…

«Братья» приходили порознь, коротко приветствуя хозяина квартиры, проходя в гостиную и занимая свои места за столом в строгом порядке. Наверное, в определенных кругах возник бы настоящий фурор, распространись информация о членстве данных «персонажей» в ложах.

Последним пришел тот самый специально приглашенный гость. Раздался стук в дверь: звонком он решил не пользоваться. Керенский открыл дверь. На пороге возник сжимавший извечную широкополую шляпу, в наброшенном на плечи коричневом плаще человек. Мороз, похоже, его совершенно не путал: к жуткому холоду он привык еще в детстве в Сибири. Маленький кожаный портфель в левой руке. Короткая эспаньолка, давно не видевшая должного ухода. В движениях гостя была заметна некоторая нервозность.

— Георгий Евгеньевич, вас только и ждут. — Керенский старался подбодрить князя Львова. — Специально не начинали.

— Я невероятно польщен, Александр Федорович, — через силу улыбнулся князь. — Надеюсь, ожидание меня не доставило вам особых хлопот?

— Нет, совершенно нет! — Керенский заулыбался. — Пройдемте, сегодня очень важное заседание.

— Только после вас, Александр Федорович. — Князь Львов чувствовал себя немного неловко в присутствии лидера масонской ложи.

В комнате началось оживление, едва вошел Львов. Он коротко кивал в ответ на приветствия, занимая отведенное ему место за столом. Почти незаметно для стороннего наблюдателя его правая рука сжалась в кулак, а затем снова разжалась.

— Господа, надеюсь, вам не следует вновь напоминать, что все, о чем мы будем здесь говорить, не должно слететь с ваших уст даже на допросе, под пытками, не то что на исповеди? — Это было чем-то вроде одной из немногих традиций, установившихся в ложе.

— Конечно же, нет, — ответил за всех остальных какой-то статный господин. Ему очень бы пошел полицейский мундир, многие могли бы сказать. И не без оснований…