Читать книгу "Проект "Миссури" - Яна Дубинянская"

Его любили все! А мне эта всеобщая любовь доставалась даром и, наверное, незаслуженно — до Андрея меня же никто особенно не любил и не понимал… Но теперь мы с ним были — одно.

Целую длинную осень.

Приближение сессии вызвало на нашем курсе все нарастающую истерию. Как-никак это был первый набор МИИСУРО, и никто не имел ни малейшего представления, чего ждать. Прошел слух, что на курс набрали гораздо больше народу, чем планировалось, а потому где-то треть студентов после сессии отчислят. На последних лекциях в семестре аудитория тревожно гудела, по рукам ходили списки литературы и конспекты отличников; большинства своих я так и не увидела до самых экзаменов. Что было не страшно, ведь мы готовились вместе с Андреем.

В последних числах декабря на доске объявлений появилось сообщение о том, что до начала зачетов все студенты обязаны пройти медосмотр. Я пошла в тот же день, потому что в нашей группе по специализации — единственная пара, на которой мы с Андреем расставались: он был в экономике, а я на культуре, — зачет назначили уже на завтра.

Как назло, мама в то утро заставила меня надеть бесформенные фланелевые штанишки. Может быть, оно и глупо, но я решила подождать до конца приема, чтобы не раздеваться вместе с другими девчонками. Немного перегнула палку и чуть было не опоздала: когда вошла, половина врачей уже поснимали белые халаты. Усатая медсестра бросила мне такое «приходите завтра», что я сразу развернулась; в последний момент робко пролепетала про зачет. Оказалось, это все меняет.

Кабинет был гораздо обширнее, чем я бы предположила по скромной двери в цокольном этаже института. Несколько кушеток и ширм, полным-полно поблескивающего медоборудования… И накатило вроде бы неоправданное, но зримое предчувствие жути, будто в кресле у первого в детской жизни зубного врача.

Я очень смутно помню, что со мной там делали. Кажется, был и молоточек невропатолога, и таблица окулиста, и хирург просил достать пальцами до пола, и ревматолог заставлял приседать и щупал пульс… Еще я лежала на кушетке с рукой, перевязанной жгутом, — то ли анализ крови, то ли инъекция… Потом стояла перед каким-то — рентгеновским? — аппаратом: квадратная плита с круглым окошком скользила вверх-вниз, останавливаясь то на уровне груди, то перед лицом, то спускалась туда, где не было не только фланелевых штанишек, но и вообще ничего…

Самое странное, что кончилось все мгновенно, словно обрезали ножницами кинопленку. Я вдруг очутилась в дверях: «Большое спасибо, простите, что я вас задержала, до свидания», — и даже пальто было застегнуто на все пуговицы. Медосмотр занял примерно час сорок минут: долго. Впрочем, других студентов, наверное, осматривали по конвейеру.

Андрей ждал меня в пустом холле «Миссури». Я помахала рукой и побежала к нему. Повисла на шее, увидела совсем близко его длинные голубые глаза… в один миг ставшие темными и круглыми от испуга.

Потом я долго уговаривала его, что все в порядке, что девушки часто (я — первый раз в жизни!) падают в обморок, что уже прошло, можно и пойти куда-нибудь, но, пожалуй, лучше пусть он проводит меня домой… Андрей вызывал такси, зажав трубку таксофона между ухом и плечом, свободной рукой не выпуская моих пальцев. А потом мы с ним ехали по вечернему городу, обнявшись на заднем сиденье, и огни преломлялись в морозной кромке окон, и снег мягко скользил по стеклу… тогда он еще был, снег.

Утром мне опять стало плохо. Мама запретила идти в институт, уложила в постель, а затем, присев на край кровати, принялась доверительно расспрашивать про последние месячные и тому подобное. Я улыбалась: у нас с Андреем ничего не было, кроме сумасшедших поцелуев. Я волновалась и порывалась встать: как же зачет?! Ближе к полудню успокоил звонок однокашницы: оказывается, половине группы поставили автоматом.

Андрей почему-то позвонил только к вечеру. Сказал, что проходил медосмотр…

И была наша первая сессия. Странное, возбужденное время, когда экзамены кажутся самым важным в жизни и ничто другое не способно отвлечь на себя внимание настолько, чтобы вызвать какие-то подозрения. Тем более что мы почти не расставались. То у меня дома, то у Андрея, а в промежутках — в библиотеке… Готовились. Зубрили про себя и вслух, тянули «билеты» на тетрадных листках, проверяли друг друга. И даже иногда забывали целоваться.

И, конечно, оба сдали все на отлично. В награду отец повез меня на каникулы в Вену. А родители Андрея купили ему квартиру в престижном районе, недалеко от МИИСУРО.

Но в ту ночь мы все равно остались в его общежитской комнате. Почти нежилой, с матрасом лишь на одной кровати, электронными часами и надорванным плакатом на стене.

Все должно было произойти не так…

Был первый день занятий, и наша встреча потерялась среди множества других встреч, и на всех переменах мы веселой толпой гудели в «Шаре», а после пар отправились в общежитие, где Андрей закрутил самую грандиозную вечеринку за всю короткую историю «Миссури».

Никого на этой сессии не отчислили, и только несколько наиболее отъявленных прожигателей жизни демонстративно помахивали хвостами — их надо было сдать в течение месяца. Беспокойства по этому поводу они не проявляли и вовсю поднимали тосты «за шару» и «за халяву». Изучалось расписание пар в новом семестре: какие можно будет безнаказанно прогуливать? — обязательного посещения не удостоилась ни одна. Взахлеб строились планы на ближайшее будущее, в котором «Миссури» как таковой занимал очень скромное место. О Будущем с большой буквы так никто и не вспомнил.

А мы с Андреем сидели на подоконнике, мы были центром всеобщего веселья, мы целовались между тостами — как всегда. Я сумела убедить себя — что как всегда. Что наша любовь продолжается. Что рядом со мной именно он, единственный, все время чудившийся мне в венской толпе… За две недели я прислала ему восемнадцать открыток. И видела его во сне, даже задремав в такси.

Народ и не думал еще расходиться, когда мы выскользнули в коридор. Что никого не удивило: Андрей всегда, по джентльменскому соглашению с моим отцом, доставлял меня домой не позже, чем к одиннадцати. Иногда потом возвращался назад. Ночевал в триста второй комнате, которую, будучи прописан в столице, каким-то образом оформил на себя; впрочем, в первый год в общежитии много мест пустовало. Он был тут совсем своим… он был своим везде.

А я — нет. Я действительно собиралась одеться и поехать домой. Я знала, что ни в коем случае нельзя оставаться. Нельзя — чтобы здесь… нельзя…

НЕ ТАК…

А под утро я проснулась рядом с абсолютно чужим человеком.

Ужас и боль — словно удар наотмашь по лицу в кромешной тьме. Чувство оголенной беззащитности, льдинки, тающей под ногами над бездной. Обжигающе-холодной пустоты на ладони, где только что была рука любимого. Мгновенное — как вспышка, нестерпимая для глаз, — осознание бесповоротного конца.

Все это я заставила себя забыть. Окружила с двух сторон тонкими непрозрачными стенками. Продолжала жить, как если б ничего подобного не было.

С ним.