Читать книгу "Явление зверя - Татьяна Енина"

От метро до дома я добралась без приключений. В подъезде было светло. С тех пор как установили домофон, лампочки бить перестали. И лифт больше не превращают в общественный туалет.

Зато в квартире на меня обрушилась темнота… Мертвая, непроглядная — какая бывает только в пустом доме. Или в музее — ночью.

Вздохнув, я постояла немного на пороге, вслушиваясь в тишину. Хотя знала — ничего не услышу, кроме урчания холодильника и тиканья часов. Я щелкнула выключателем — прихожая озарилась теплым желтым светом — и только тогда захлопнула за собой дверь.

Здравствуй, одиночество!

Сменив туфли на тапочки, я прошла в дедушкину комнату. Немного постояла там в темноте. И вышла — так и не включив в ней света. Не хочу видеть ее пустой… И не могу не зайти. Потому что за не столь уж и долгие годы, прожитые в этой квартире, не было ни единого дня, когда я, возвратившись домой, не зашла бы первым делом сюда — чтобы поздороваться с ним, с Дедушкой.

Теперь здороваться не с кем. Разве что с тишиной и пустотой. Но я предпочитаю соблюдать традицию. Потому что эта традиция была последней тоненькой, слабенькой ниточкой, соединявшей меня с Дедушкой.

Он был для меня главным человеком в жизни. Когда-то мне казалось, что я вообще не смогу без него жить. Теперь — приходится… Но, с другой-то стороны, — разве это жизнь?

Я приняла душ и легла в постель.

Но сон не шел.

Я думала о Леше.

О том, что он, оказывается, все это время был жив…

Как причудливо судьба тасует карты!

Вот бы оказалось, что Дедушка на самом деле — жив…

Но — нет, его я сама видела мертвым, я сама помогла ему умереть…

Он умер.

А ведь он мог бы придумать, как помочь Леше, лучше, чем кто бы то ни было другой!

Потому что он вообще все мог.

Юраш

Когда-то здесь жили только члены секты… Впрочем, сейчас здесь живут, по большому счету, они же — бывшие члены секты, которые не очень-то охотно впускают в свои катакомбы посторонних.

Здесь все друг друга знают, все связаны общими делами и преступлениями, здесь сердце нашей, как говорили несколько лет назад, Империи. Империи бомжей, нищих и попрошаек, среди которых, кстати, настоящих бомжей теперь не так уж много.

Попрошайничество — выгодный бизнес, позволяющий многим и многим подвизающимся на этой стезе людишкам жить если и не роскошно, то вполне обеспеченно, и в этом им помогает действительно крепкий общак.

Большинство наших нищих живут в своих квартирах, выходят работать строго по графику на заранее определенные для них точки, некоторую сумму из выручки ежедневно или раз в неделю сдают старшему. Никто не жалуется, все довольны и счастливы.

А под землей живут либо сумасшедшие, которым это нравится, либо совсем опустившиеся алкаши, либо — бывшие члены секты Сабнэка, которые хотя и не исполняют уже предписанных обрядов, но и наверх поднимаются только работать. Привыкли, должно быть. А может быть, ждут…

Да и потом, пребывание под землей полезно с профессиональной точки зрения. Все бледные, серые, изможденные, особенно дети, таких больше жалеют и лучше подают.

Пока все не уладится, Наташке придется побыть с ними. Малоприятное времяпрепровождение, ну да что делать, а если обкурится или нанюхается опять, то здесь, по крайней мере, к ментам не попадет.

А Ласточка позаботится об остальном.

За что эту женщину прозвали Ласточкой, ума не приложу. Наверное, хотели поиздеваться. Я бы назвал ее Труп… Нет, лучше Зомби.

Ласточка законченная наркоманка, героиновая. Все, что зарабатывает, тратит на наркотики, а зарабатывает она прилично. Обычно Ласточка сидит в переходе метро с двумя маленькими детишками, сидит молча, уставившись в одну точку, может сидеть часами и не шевелиться, пока старший из детей, девятилетний Гошка, не скажет, что пора уходить.

Было довольно поздно, вот-вот закроется метро, и Ласточка с детьми должна была уже вернуться.

— Я ее боюсь, она чокнутая, — ворчала Наташка по дороге, — пусть лучше я с кем-нибудь другим останусь.

— С кем? С мужиками?.. Отведу тебя к Уроду, будешь знать.

— У нее глаза такие… Она меня задушит ночью.

— Зачем ей это?

— Потому что она уродина, а я красивая.

Я рассмеялся.

— Нужна ты ей.

На самом деле Ласточка вовсе не сумасшедшая, она просто отсутствует. Ее оболочка ест, спит, колется, подчиняясь простейшим нервным импульсам, и между тем терпеливо дожидается, когда, развалившись наконец, отпустит бесцельно болтающуюся где-то поблизости душу восвояси для более удачных перерождений.

Как бы там ни было, но я давно уже полагаю, что она в высшей степени разумная женщина, разумнее многих обитателей подземелья. Как существо чуждое иных радостей, кроме героина, Ласточка абсолютно надежна. И я уверен на все сто, что к моему поручению присматривать за Наташкой она отнесется со всей степенью серьезности, ибо знает, что от этого будет зависеть, насколько регулярно и какого качества будет поступать к ней волшебный белый порошок.

Ласточка с Гошкой и Викой появились в подземелье года полтора назад. Девочка была совсем еще крохотной, мальчишке — чуть больше семи, но более серьезного и рассудительного ребенка я до сих пор не встречал.

«Бабушка умерла, — объяснил Гошка. — И мы остались бездомными. А маме лекарства очень нужны».

На самом деле Ласточка успела бабушкину квартиру продать. А деньги… «Ну не помню! — разводила руками Ласточка. — Вроде дали мне какие-то деньги! А куда они потом девались — ума не приложу!»

Когда мы пришли, Гошка кормил маленькую Вику. Девчонка, видимо, только что проснулась, поэтому ела растворимую овсянку из пакетика, которая за версту пахла ананасами, довольно вяло.

Гошка сердился, пытался раскрывать ребенку рот насильно, а Вика вертела головой и хныкала. Хныкала, впрочем, тоже вяло.

Ласточка спала, свернувшись калачиком на своем матрасе и укрывшись с головой драными одеялами.

В каморке воняло мочой и, как я уже говорил, ананасами. Сочетание этих запахов с непривычки вызывало трудно преодолимую тошноту.

— Ты что, в первый раз ребенка кормишь?! — напустилась на мальчишку Наташка.

— А что, я с ней всю ночь буду сидеть? — буркнул Гошка. — Она выдрыхлась, а я спать хочу.

— Вот Наташка ее и покормит.

Я подтолкнул девицу за сальную занавеску, закрывающую вход в убогое Ласточкино жилище, пусть делом займется.

Наташка покривилась, но послушалась. Взяла ребенка на колени и принялась пихать ему в рот кашу ничуть не лучше Гошки.

— Она с нами теперь? — тихо спросил у меня мальчишка.