Читать книгу "Медовый месяц - Инна Волкова"

— Почему же, верю. — Он спокойно смотрел на нее. — Только не пойму, зачем тебе это нужно? Чего ты хочешь добиться? Чтобы твой отец свалился со вторым инфарктом? Меня тебе не жаль, это понятно, но его-то за что? Как он все это переживет?

— А ты, как ты все это переживешь? О себе ты не думаешь? И я отвечу тебе, почему, — я ненавижу тебя, слышишь, ненавижу! Это твое ледяное спокойствие, твою выдержку твою силу. Эти твои равнодушные, слегка презрительные взгляды, которые ты на меня бросаешь. Мне так хочется заставить тебя хоть ненадолго выйти из этого твоего ледяного панциря, заставить испытать унижение, страх, растерянность, гнев и другие чувства, которые испытывают все нормальные люди!

— А почему ты решила, что я не испытываю эти самые чувства? — негромко спросил он. — Я же обычный человек.

— Ты?! — она посмотрела на него с изумлением. — Ты не человек, ты робот, ты айсберг, ты глыба льда, которую не в силах растопить даже самые жаркие лучи солнца. Ты не способен любить, не способен страдать, испытывать боль, страх.

— Считай как хочешь, только прошу тебя, одень, наконец, юбку и давай выйдем отсюда, — попросил он. — Тебе надо успокоиться и выпить воды. У тебя истерика.

Он испугался, что после последнего слова она еще больше распсихуется, и уже пожалел, что произнес его, но, к его удивлению, она смирилась, покорно натянула юбку и, опустив голову, вся как-то сразу сникла, словно из нее выпустили воздух, и вышла из комнаты.

«Слава Богу. На сегодня концерт окончен, — с облегчением подумал он. — Но нервы у девчонки ни к черту. Надо будет поговорить об этом с отцом, разумеется умолчав о сегодняшнем инциденте, да и о нем самом тоже. Нельзя же так лакать спиртное, недолго и до второго инфаркта докатиться. Конечно, он упрямый и взбалмошный, как и его доченька, два сапога пара, но обычно он все же прислушивается к моим советам. К сожалению, не всегда…»

Глава 6

Я еще вчера заметила, что моя свекровь, впрочем, мне больше нравится называть ее по имени — Людмила, чем-то расстроена. Она мало разговаривала, за ужином почти ничего не ела и рано ушла спать, сославшись на усталость. Хотя обычно мы все втроем, я, Пашка и Людмила, подолгу сидели на кухне, пили чай с вкуснейшими вареньями, начиная от абрикосового и заканчивая вареньем из дыни, которое я попробовала первый раз в жизни и сразу полюбила. Разговаривали обо всем. Я чувствовала себя совершенно свободно в ее обществе, хотя обычно испытывала некоторую неловкость, общаясь с людьми старше себя. Но Людмила была такой милой и простой, что хотелось говорить с ней совершенно обо всем на свете, не опасаясь, что она неверно истолкует мои слова. Где-то к часу ночи она спохватывалась, что времени уже много, а завтра рано вставать, но потом мы снова продолжали болтать. Иногда даже Пашка не выдерживал и уходил спать, а мы, как две закадычные подружки, все не могли наговориться. Поначалу я не понимала, зачем жене такого влиятельного в городе человека работать, когда она вполне могла бы позволить себе вести светскую жизнь и наслаждаться ничегонеделанием. Но оказалось, что для нее именно это ничегонеделание самое страшное. Она обожала свою профессию и, еще учась в школе, твердо решила, что станет врачом — хирургом.

Меня потряс рассказ Людмилы о первой в ее медицинской практике самостоятельной операции, которая едва не поставила крест на ее карьере. В больницу, где она работала, привезли совсем молоденькую девушку после автомобильной аварии. Она сделала все возможное, но травмы оказались слишком серьезными, и девушка умерла прямо на операционном столе. Людмила испытала сильное потрясение, считая себя виноватой в ее смерти, хотя умом и понимала, что сделала все, но сердце тем не менее ныло. А потом мать умершей девушки, потрясенная смертью единственной дочери, которая через месяц должна была стать невестой, обвинила ее в смерти дочери, мотивировав это тем, что она еще слишком молода и не обладает достаточным опытом. Людмила понимала, что несчастная женщина говорит так потому, что находится в шоке от горя. Коллеги также понимали, что ее вины здесь нет, и дружно утешали молодого врача, но сама она никак не могла успокоиться. Девушка стала являться ей в снах, словно осуждала за то, что та не смогла ее спасти. После этого случая Людмила решила уйти из больницы. Это было очень обидно, столько лет училась — и все напрасно. Но она понимала, что врач, а тем более хирург, не должен поддаваться эмоциям, иначе сделает хуже не только себе, но и больному. Ее уговорили не уходить совсем, а просто взять отпуск. Так она и сделала. Уехала в деревню к родственникам, чтобы на лоне природы забыться и прийти в себя. И так получилось, что соседская девочка, развлекаясь, прыгала с крыши сарая в стог сена и напоролась на остро заточенные грабли, оставленные кем-то. Она получила серьезные травмы. Кровь, крики родителей и ее собственные, всеобщая паника. Ближайшая больница находилась в городе, до которого было долго ехать. К тому же машины, чтобы довезти девочку до больницы, не оказалось. И тогда Людмиле пришлось применить свои профессиональные навыки. Она оказала девочке первую помощь, и, когда все же нашли машину, девочку благополучно довезли до больницы, где Людмиле самой пришлось сделать операцию. У местного врача был выходной, и он использовал его на полную катушку, налакался так, что его не могли даже добудиться.

— Если и она умрет, тогда я точно уйду из медицины, значит, сама судьба против меня, и не надо мне быть врачом, — загадала она, напряженно вглядываясь в бледное личико девочки. — А если она, дай Бог, выживет, то я вернусь в больницу.

Девочка выжила и полностью выздоровела, а Люда вернулась, не дожидаясь окончания своего отпуска, на прежнее место работы. И с тех пор она вот уже многие годы работает хирургом.

Я спросила ее:

— А в вашей практике за все годы работы наверняка были летальные исходы. Как вы их переживали? По-прежнему винили себя или привыкли?

— Привыкнуть к смерти невозможно, Машенька, — ответила она. — И на самом деле, это страшно, когда человек становится равнодушным к смерти. Смерть — это всегда боль, горе и слезы. И я испытывала каждый раз горечь и какую-то обиду, когда те, кого я оперировала, потом умирали. Особенно обидно было, когда операция проходила удачно, появлялась надежда на выздоровление, а человек умирал через несколько дней или даже недель. Не выдерживало сердце или появлялись какие-то осложнения. Но я научилась не испытывать вину за каждую смерть и не переживать ее так сильно. Я подчинила чувства голосу разума, не утратив при этом способности сострадать.

— А врач должен уметь сострадать? — спросила я.

— Обязательно — если он не испытывает сочувствия к больному, то он уже не врач, а мясник.

Меня поразили ее слова, и я потом долго не могла заснуть ночью, ворочалась с боку на бок и размышляла о нашем разговоре. Из всех наших ночных разговоров я сделала вывод, что Людмила не только милая и добрая женщина, но сильная и мужественная. Не знаю, обладаю я хотя бы половиной ее силы и мужества? Хотелось бы. Я также испытывала сожаление, что с моей мамой нам нечасто приходилось вот так откровенно беседовать. Мама растила меня одна, много работала, конечно, ей было тяжело и не всегда хватало на меня времени и сил. Мне же не хватало отца, сильной мужской руки, мужского внимания, пусть даже в чем-то сурового и жесткого. Который может наказать, если я что-то сделала не так, но зато может и защитить, если кто-то обидел, или прийти на помощь, выслушать, понять, дать совет. Я завидовала подружкам, у которых есть папы. И в отца одной из них даже была немного по-детски влюблена. Сама девчонка мне не очень нравилась, она была капризной, заносчивой и не очень умной. Но я дружила с ней, чтобы иметь возможность приходить к ней домой и видеть ее отца. Высокого красивого мужчину, с окладистой бородой и мудрыми добрыми глазами, напоминающего богатыря из сказки. Может быть, эти воспоминания и способствовали тому, что я вообразила своего свекра похожим на того отца. Но, к сожалению, ошиблась. Тот был таким добрым и мудрым, я чувствовала, что ему доставляет удовольствие общаться с нами, соплюшками, и обращаться с нами как с равными, не делая скидок на возраст и не испытывая при этом скуки, как большинство взрослых. Он внимательно слушал мои детские вопросы и рассуждения, и как надежно и уютно я чувствовала себя в его сильных и добрых руках, когда он кружил нас со Светкой по комнате, подхватив под мышки и подбрасывая под самый потолок. Мы визжали от восторга, а у меня то сладко замирало сердце, то билось со страшной силой… В какой-то книжке я потом вычитала, что, как правило, девочки, которые растут без отца, став взрослыми, тянутся к мужчинам намного старше их и выходят замуж за тех, с которыми у них значительная разница в возрасте. Таким образом они компенсируют отсутствие отца в детском возрасте. И подсознательно ищут в муже не равного партнера, а защитника, старшего товарища, ассоциирующегося в их представлении с отцом. Может, это и верно, но на меня это правило явно не распространяется. Мне всегда нравились ровесники, а с мужчинами намного старше я испытывала неловкость и робость. Да и вообще, не понимаю, что общего может быть у людей разных поколений и опыта и, следовательно, разных принципов и взглядов на жизнь. Нет, общаться с таким человеком, если он умен, может быть полезно и интересно. Он сможет поделиться опытом, знаниями, чему-то научить, подсказать, но вот влюбиться и связать свою судьбу с таким человеком… Нет, я бы не смогла. Я представила себе Александра Владимировича, его даже про себя я называла по имени и отчеству, в роли моего супруга, и мне стало смешно. Вот уж в кого бы я никогда не смогла влюбиться. Интересно, говорит он когда-нибудь нежные слова своей жене: милая, дорогая, я тебя люблю. Невозможно представить подобные эпитеты из его уст. А когда они с женой занимаются любовью, неужели его лицо остается таким же бесстрастным и равнодушным, а в глазах не тает лед? Любопытно узнать, каким образом он делал предложение своей невесте и как все это происходило. Я как раз собиралась вчера за вечерним чаем спросить об этом у Людмилы, но она рано ушла спать, даже не закончив ужин. Сославшись на усталость и тяжелый день на работе, но я чувствовала, что дело не в усталости. Что-то ее сильно огорчило. Я видела это по ее осунувшемуся лицу, печальному голосу и потухшим глазам, в которых исчез лукавый огонек. Спрашивать, что случилось, я не решилась. Мелькнула мысль, что, возможно, они поссорились с мужем. Он как раз не пришел ночевать в эту ночь. И хотя подобное случалось иногда, когда он был сильно загружен работой, как объяснил мне Пашка, но я все равно мысленно обвинила его в плохом настроении жены, считая, что он был тому причиной. Что делать, я не испытывала симпатии к этому человеку, непонятному мне и такому чужому. Правда, после того странного разговора на балконе в полнолуние я ощутила к нему какое-то теплое чувство. И на следующее утро попыталась напомнить ему о нашей ночной беседе и прояснить для себя его слова, до конца мной не понятые. Но он так резко и даже жестко пресек мои попытки к сближению, а голубой лед его глаз обжег меня таким холодом, что я растерялась, потом обиделась и больше не возобновляла разговор. Не хочет — не надо, решила я, сухарь проклятый. Не очень-то он мне нужен. Не собираюсь ему навязываться. И вообще мы через месяц уедем, и дай Бог, не скоро еще увидимся. Правда, потом он держался со мной более мягко и даже шутил, видимо желая сгладить неприятное впечатление. И я перестала на него дуться и считать таким уж сухарем и мерзким типом. Но все-таки такой близости и симпатии, как с его женой, у нас не было, и думаю, уже никогда не будет. Что ж, не всегда все складывается так, как ты того хочешь…