Читать книгу "Бабл-гам - Лолита Пий"

— Во всяком случае, его Альцгеймер явно не распространяется вон на ту чувиху.

— Может, он принимает ее за сестру?

— Дерек, ты дурак.

— Нет, дорогая. У него очень распространенный случай Альцгеймера, выборочный Альцгеймер. Некоторых людей он узнает, а других нет, смотри, дорогая, его Альцгеймер не распространяется еще и на Бритни Спирс.

— Да уж, — скрежещу я, глядя на Бритни Спирс, которая так горячо целует Вернера, что лепит ему жвачку на щеку.

Естественно, именно в этот момент Данни Миноуг выдвигает свою липомодельную задницу в нашем направлении, жеманно здоровается с Дереком, и мне хочется влепить по паре оплеух обоим, потому что Дерек отвешивает комплимент ее стрижке — какая-то кошмарная челка, свисающая до верхней губы.

— Знаешь, — отвечает она по-английски с видом знатока, — волосы у женщины — это вроде памяти о том, что ей довелось пережить.

Засим она испаряется — поболтать о ботоксе и хирургии с пожилым англичанином с подтяжкой, по-моему, он имеет какое-то отношение к рок-н-роллу 70-х.

Потом Дерек исчезает, чтобы представить директора «Самсунга» Муне Айюб, и говорит, что попозже можно будет туда пойти, но у меня никакого желания туда идти, и я проливаю бескалорийный морковный сок на Данни Миноуг, изображая смущение, и вижу, как Дерек перекидывается парой слов с Вернером Шрейером, а тот изумленно глядит на него и отрицательно качает головой, Дерека он тоже явно не узнает, хотя у них куча общих друзей в Нью-Йорке, бедный Вернер Шрейер, какой ужас этот Альцгеймер, потом я пролезаю без очереди в буфет, чтобы раздобыть себе пару шампурчиков с мероу, конечно же на меня обрушиваются потоки брани, а я возражаю, черт возьми, держите себя в руках, это все-таки мой прием. Одержав победу, я жую это революционное лакомство, мероу на шампуре, и меня посещают две мысли: во-первых, что мне осточертели приемы, где фотографов больше, чем фотографируемых, а во-вторых, до чего мне противны все эти люди, вечно сметающие подчистую все, что есть в буфете, — пускай хоть тошниловка, зато халява. А если халява, так почему бы ей не быть тошниловкой.

— Манон? Ты?

Раздраженно оборачиваюсь, сама не знаю почему, и словно обухом по голове получаю: передо мной привидение, Сисси, Сисси в платье от Гальяно из прошлогодней коллекции, и глядит на меня, как, я не знаю, ну как на третьесортную знакомую.

— Что ты тут делаешь?

Этот вопрос мы задаем друг другу абсолютно синхронно, и теперь у меня есть веская причина для раздражения. Недоверчиво улыбаюсь:

— Ты шутишь, надеюсь?

— Да нет, — отвечает она, — ты куда-то вдруг враз пропала, ну да, после закрытого показа «Суперзвезд»…

Она озабоченно хмурится и продолжает:

— …впрочем, надеюсь, ты не выкинула мое платье, я думала, ты умерла или еще что, я уж решила, что больше его не увижу, а жалко, оно мне очень нравилось, это платье, но раз уж ты здесь…

— Сисси, — перебиваю я, — ты что, издеваешься?

— Пардон, Манон, это ты издеваешься, сначала пропадаешь невесть куда с МОИМ платьем, год о тебе ни слуху ни духу, а теперь мы встречаемся в Каннах, ты отрываешься на все сто, у тебя какая-то дикая стрижка и ты еще глядишь на меня сверху вниз? И вообще, как ты сюда попала, сегодня суперзакрытый прием, тут Бритни Спирс…

— Сисси… сегодня суперзакрытый прием, потому что здесь я и здесь Дерек, ясно?

— А, ладно, у тебя крыша едет, вообще спятила. Какой такой Дерек? Дерек Делано, ты что, хочешь сказать, что имеешь какое-то отношение к Дереку Делано, самому недоступному чуваку на планете?

— Сисси, бедняжка, ты что, больше не читаешь светскую хронику?

— Именно что читаю и могу тебе сообщить, что всю эту неделю он каждое утро красовался на обложке «Канн-Матен» с девицами, а вовсе не с тобой, и что…

— Вы кто такая?

Мирко цапает Сисси за плечи и собирается ее душить.

— У тебя проблема, Манон? — спрашивает Мирко.

— Ага, — говорю, — у меня проблема, вышвырни вон эту идиотку и найди мне Дерека.

— Да что тут за бардак! — вопит Сисси. — Оставьте меня в покое, я знаю чувака, который дает прием!

— Прием даю я, — отвечает Мирко, потом делает знак в пространство, подскакивают двое вышибал, хватают Сисси, та отбивается как ненормальная, и волокут на выход; надеюсь, они не упустят случая и всыплют этой мелкой негодяйке по первое число.

Я залпом выпиваю два бокала шампанского, роюсь в сумке, нахожу какие-то таблетки, сама не знаю какие, глотаю наобум, просто для эффекта плацебо, и успокаиваюсь, я обязана успокоиться, ведь на меня смотрят, и…

— Hi Manon, do you remember me?[18]

Вернер Шрейер. На последней стадии Альцгеймера.

— Of course, I do. How do you do? Oh, Iʼm sorry, I know about your… problem and… maybe you donʼt wanna talk about this?[19]

— What?[20]

— Мне очень жаль (это дословный перевод), Дерек мне все рассказал, и… в общем, в любом случае я полностью тебя поддерживаю.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. Что за ад это бычачье дерьмо?

Опять-таки дословный перевод. На самом деле это идиома, он попросту говорит: что это еще за чушь? И я чуть было не напомнила ему, что все-таки у него гребаная тяжкая болезнь (a fucking serious disease) и что если все в курсе, это еще не конец света (you donʼt give a shit if everybody knows), но вовремя спохватилась, сообразив, что из-за своего Альцгеймера он мог прекраснейшим образом забыть про своего Альцгеймера, я смущаюсь, пытаюсь прикинуть, насколько болезнь повредила его память, и спрашиваю, доволен ли он нашими совместными фотографиями, а он глядит на меня совершенно обалдело и говорит: «What?», что означает «Что?» или «А?», и мне его до смерти жаль, я не знаю, что сказать, и ограничиваюсь тем, что обнимаю его за плечи и похлопываю по спине. К счастью, неловкую ситуацию разряжает появление ансамбля казаков и глотателей огня, они заполняют всю площадку и привлекают общее внимание — как будто тут и без них не теснотища и как будто тут и без них не хватает претендентов на общее внимание. Вернер, пользуясь случаем, удаляется, и:

— О, фламенко, обожаю!

Это Виктория Бекхэм, бывшая Адамс, про казаков; мне точно нужно дернуть кокаину. Ищу Дерека, мне надо с ним кое-что выяснить, но он как раз отказывается давать интервью Фредерику Таддеи для «Пари-Дерньер». Тогда я спускаюсь по лестнице, может, потому, что хочу приблизиться к источнику «Dont Cry» Guns nʼRoses, вроде бы музыка доносится снизу, а может, просто чтобы спрятаться и поплакать, пока никто не видит, потому что все эти приемы действуют мне на нервы, и если я забуду принять свой литий или какой-нибудь заменитель, все кончается психозом, но когда я добираюсь до сортира, все кабинки заняты, а из-за ближайшей двери раздается чей-то вопль: «Weʼre having a great time all together, and Iʼll remember it until the day I die».[21]Потом я слышу подряд несколько вдохов и спрашиваю себя, сколько же их там, внутри. Дверь открывается, и выскакивает, шмыгая носом, этот ничего себе брюнет, Бенуа, а за ним эта несносная дурища Виржини, а за ней, конечно, эта несносная дурища Лолита, а за ними Квентин Тарантино: «You canʼt write poetry on a computer, baby»,[22]и, по-моему, это прекрасно, и вся компания, шмыгая носом, проносится мимо, словно меня и нет, и исчезает на лестнице. Тогда я делаю то, зачем пришла, и тоже поднимаюсь, и все как будто так и надо.