Читать книгу "Живая земля - Андрей Рубанов"

– Знаешь, – сказала она, – я никогда не думала, что твой отец может убить человека. А он убил. Тот человек был настоящая сволочь, его надо было убить – и твой отец убил его. Тот человек взял в заложники двух женщин и захватил вертолет. Тебе было семь часов от роду. Вокруг – лес, колония травоедов, ни милиции, ни власти, только толпа испуганных женщин и зеленых полукретинов… Твой отец застрелил того человека. Из автомата. Попал точно в лоб. И ранил еще двоих. На том вертолете увезли меня и тебя. Савелий остался. Пилоту он обещал, что найдет и убьет его, в любой точке мира, если пилот не вернется за остальными. Мы стояли толпой, на площади, перед вертолетом, и пилот поклялся перед всеми, что вернется. И увез меня и тебя в Москву. Твой отец двое суток не выпускал из рук автомата, пока из поселка не вывезли всех женщин и всех больных. Вывезли даже тех, у кого была третья стадия… Вывезли все истории болезней, все научные материалы, рабочие записи и дневники доктора Смирнова. Потом вертолет прилетел за мужчинами, но отца уже не было… Он ушел. В лес. Зачем – я не знаю. Одни говорят, что он якобы хотел забрать тела своих друзей. Гоши Дегтя и Смирнова… Другие говорят, что он ушел мстить дикарям. Третьи говорят, что он собирался покончить с собой. Говорят, в лесу несколько дней слышали выстрелы. Но отца твоего больше никто не видел.

Мать помолчала.

– Вот так все закончилось, Денис. А начиналось – как сейчас у тебя. С ложечки мякоти. Попробовать. Из любопытства. Все жрут, все веселые, все бодрые – наверное, и мне стоит закинуться… И вот – ты закидываешься… Тебя вставляет, прет, колбасит, плющит…

Денис впервые слышал от матери жаргонные слова и ощутил стыд. Как будто не она, а он их произнес, в самом неподходящем месте, в самое неподходящее время.

– Я все это знаю, мама. И про отца, и про зеленую мякоть. Я все понимаю. Не бойся за меня. Я не буду ее жрать больше. Никогда. Обещаю.

– А сегодня зачем сожрал?

– Сегодня? – Он опять щелкнул сухим языком. – Сегодня мне было очень плохо.

– Из-за Татьяны?

Он не ответил.

Мать сунула руку в карман халата, достала сигареты. Дорогие, кстати. Из «Торгсина». Она никогда не курила в комнатах и Вовочке не позволяла; только на кухне, обязательно в раскрытое окно; а теперь – закурила, и Денису странно было вдыхать взрослый горький дым в той же комнате, где десять лет назад он играл в солдатиков.

– Не носи это в себе, – спокойно сказала мать. – Хуже будет. Женщины не любят, когда мужики забиваются в какой-нибудь угол и молча страдают. Пьют, жрут всякую дрянь, с ума сходят… Женщины не уважают страдальцев. Страдальцу можно сочувствовать, можно его жалеть, можно ему помогать – но уважать нельзя. Женщина хочет иметь счастливое потомство от счастливого мужчины. А если мужик страдает – значит, и дети его будут страдать. Страдальцы никому не нужны. Будешь страдать – твоя Таня никогда к тебе не придет.

– Она теперь к другому ходит.

Мать пренебрежительно махнула рукой.

– Ну и что? Пусть сходит. Пусть сравнит. Дай ей время. Она ведь теперь с этим, как его… С Глебом?

– Да.

– Он ведь старше тебя. И ее.

– Ему двадцать пять.

– Взрослый, – оценила мать.

– Он не просто взрослый.

Мать снова подняла ладонь и отодвинула от себя возражения.

– Ну да. Он крутой. Я видела, у него мышцы, как у буйвола. И сам орел. Нос крючком, глаза бешеные. Тореадор такой… И деньги есть. И ведет себя очень уверенно. Только это не главное.

– Конечно, не главное, – сказал Денис. – Главное, мама, что он очень умный. С ним страшно разговаривать. Начнешь спорить, а он улыбнется и пальцы загибать начинает: во-первых, во-вторых, в-третьих… Рассуждает, как будто обедает. Первое, второе, третье и компот…

Мама пожала плечами и крепко затянулась сигаретой. Курила по-мужски. Говорила, что все журналистки курят по-мужски.

– Подумаешь. Умный. В жизни ум – не главное. И потом, ты сам далеко не глупый парень. И твоя голова устроена лучше, чем его голова. «Во-первых», «во-вторых», «в-третьих», «в-десятых» – так думать трудно, Денис. Важно уметь быстро выделить первое, оно же – самое главное. А ты хочешь думать про Глеба так, как думает сам Глеб. Во-первых, он взрослее, во-вторых – сильнее, в-третьих – умнее… Это глупо, сын. Ты любишь девушку – это первое, оно же и последнее. И самое главное. Во-первых, ты ее любишь, во-вторых, ты ее любишь и в-третьих, ты ее любишь. Чего тут думать? Иди туда, куда тебя зовет сердце, и не думай. Дай ей сравнить тебя и его. А потом иди и забери ее себе.

– Она не пойдет ко мне.

– А ты не думай, пойдет или не пойдет, – сказала мама. – Таких тореадоров, как этот Глеб, я хорошо знаю. Они себя преподносят как подарок. Твоя Таня к нему прибежала, а он плечами пожал: оставайся, если хочешь. Потом она к тебе вернется, а тореадор опять плечами пожмет: иди, если хочешь. Я ж самый крутой, думает он. Одна ушла, другая придет. Всегда очередь стоит. Мы ж в Москве живем, здесь всегда полно девок. Так было триста лет назад, и сейчас так есть…

– Она не пойдет.

– Сделай так, чтоб пошла. Придумай что-нибудь. Только не сейчас. Сейчас ты травы нажрался и думать не умеешь… А деньги – спрячь.

– Лучше ты спрячь.

– Нет, сын. Твои деньги – ты и прячь. А я про них ничего знать не хочу.

Денис вскочил, схватил радужную пачку. Протянул.

– На. Купи цереброн. Купи сразу много, про запас. Ты же всю зарплату на него тратишь. На! Я тебе их принес.

Мама улыбнулась. Не притронулась.

– Уже не трачу. И запас у меня есть. Потом поймешь. Ложись спать.

Она встала, ушла к себе. Денис решил, что надо что-то возразить, и насчет денег, и насчет Тани, пошел следом, уже раскрыл было рот, но замер на пороге маленькой комнаты матери: с экрана телевизора смотрело знакомое лицо. Фотография, явно старая, низкого качества. Потом еще одна и еще.

– …час назад найден мертвым, – донеслось до Дениса. – Предположительно упал с большой высоты… Лев Ставский… Он же Лева Скромный, он же Постник… Приобрел известность как личный помощник, секретарь и камердинер влиятельного бизнесмена Петра Глыбова, трагически погибшего в две тысячи сто четвертом… В последние годы вел уединенный образ жизни… По факту гибели Ставского возбуждено уголовное дело… Сотрудники правоохранительных органов отказались комментировать… Но известно, что речь может идти о самоубийстве…

Ночью его разбудил телефонный звонок. Денис оделся, бесшумно вышел из квартиры. Впрочем, мать спала очень чутко и все слышала, конечно.

Глеб сидел на ступенях, сжимал под локтем нечто объемное, завернутое в дерюгу. Сам выглядел необычно. Усталый, бледный, одетый в телогрейку и поношенные унты. Кроличий треух набок. Типичный правильный горожанин. Вернулся домой с ночной смены, взял в магазине «Все свое» шкалик пшеничной и притулился на лестнице, уединенно выпить, перед тем как предстать перед домочадцами.