Читать книгу "Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец"

– Аскольд – пегас! Он рожден для неба! Ты это понимаешь, завхозная твоя душонка? – возмущалась Кавалерия.

– А секции возить кто будет? – резонно отвечал Кузепыч.

Побежденная Кавалерия сердито дергала головой, косичка ее вздрагивала, как кошачий хвост, и опять рожденный для неба Аскольд целый день возил бочки, секции или арматуру.

Рядом с Риной шел пропахший керосином Ганич, и она его поддразнивала. Но осторожно, расспросами. Мерцавшие огоньки ШНыра и близость ужина размягчали обычно напряженного Влада, делали его разговорчивым.

– Ты чего вообще о жизни думаешь? Какие у тебя планы? – спросила Рина.

– Машину в кредит возьму, – мгновенно, точно план был давно составлен, откликнулся Ганич.

– А потом?

– Квартиру.

– А потом?

– Женюсь.

– Тоже в кредит? – заинтересовалась Рина. – Ой, прости! На ком? На мне?

Влад смущенно кашлянул.

– Нет. Не могу. Извини.

– Почему? Веснушек много?

– Ты бедная. У тебя ничего нет.

– А вдруг что-нибудь да есть? Мелочь какая-нибудь? – задумчиво спросила Рина.

– Ну что-нибудь у всех есть, – согласился Ганич и сострадательно посмотрел на сбитые носки ее ботинок.

Возле ШНыра их догнал запыхавшийся Сашка.

– Не получилось, – пожаловался он.

– Чего?

– С Фредой не получилось. Я хотел шныровский набор использовать, когда она за мной гналась, так даже достать его не успел. Одежду не расстергнешь, коробку не откроешь, пальцы задубели. Нет, что-то тут недоработано! Прав Ул! Надо дальше думать!

Они вернулись в ШНыр. Проходя по второму этажу, Рина заглянула за батарею. Банка с кофе исчезла, а вот носок, в который она была спрятана, остался. Кто-то натолкал в него яичной скорлупы и липкой фольги из-под плавленого сыра. Типа шутка такая. Ну что тут скажешь?

* * *

После ужина Рина выудила из-под стола здоровенную кастрюлю, из-за которой ее давно дразнили «кастрюльной тетей». Ручки были связаны длинной веревкой, что позволяло носить ее на плече как сумку.

– Ты куда? – спросил Сашка.

– К Суповне за объедками, а потом к Гавру.

– Тебя проводить?

– Проводи. Но ты же идешь с Кузепычем двери какие-то перевешивать, – напомнила Рина.

Он почесал нос. После целого дня в пегасне таскать двери совсем не улыбалось. Однако Кузепыч есть Кузепыч. Когда надо что-то перевесить, покрасить или починить, день или ночь для него не имеют никакого значения. Ночью многие вещи делать даже интереснее. Например, сверлить или колотить в ванной по трубам разводным ключом.

– Интересно, кончатся когда-нибудь эти двери? Ну пусть не сейчас, пусть через десять лет, – сказал Сашка задумчиво.

– Это навряд ли. Лучше вообще себя на это не настраивать, потому что тогда будет расслабон и эта… дегенеродеградация, – отозвалась Рина. «Дегенеродеградация» было новодельное слово Кузепыча, подслушанное ею сегодня в пегасне.

Кухня встретила Рину дружественным воплем: «Оборзела? Закрывай двери!» и запахом пригоревшей каши. Гоша, из-за которого каша и пригорела, сидел в углу на двухметровой морозильной камере, посаженный на нее разгневанной Суповной.

– Она, между прочим, током бьется, а у меня тонкие штаны! – плаксиво жаловался он.

– Молчи! Я тоже током бьюсь! – рычала на него Суповна. – Чего, нельзя было огонь убавить? Руки бы отсохли?

– Меня здесь не было! Давайте вспомним детали! Вы послали меня за хлебом!

– Я тебя и подальше куда пошлю! Молчи, первоубитый! Сгинь с глаз моих!

На такой вариант Гоша соглашался.

– Я сгину, только вы меня снимите!

– Сиди, кому сказала!

Заметив Рину, Суповна перестала грохотать котлами и очень чему-то обрадовалась.

– А-а, кастрюля пришла! На вон, дай своему крокозябру! Хай твоя чудищща подавится! – она вздыбила какой-то чан, и в кастрюлю хлынули куриные головы, ноги и потроха. – Куды бежишь? Сюда беги! Гречку подгоревшую он ест? Это тебе от нашего Гошеньки подарочек!

И Суповна прожигающим взглядом посмотрела на морозильную камеру. У потолка что-то негодующе хрюкнуло, но от замечаний воздержалось.

– Он все ест, – торопливо сказала Рина, не давая тучам сгуститься. – Он сожрал Сашкин ватник, резиновый сапог и сумку от ноута. И канистру с маслом вылакал! Машинным.

Суповна пришла в умиление.

– И не сдох? Я ж и говорю, что чудищща! Надя, давай сюды гречку! Куды в кастрюлю валишь, безрукая – не видишь, места нет? В мешок из-под сахара вали!

Подгоревшую гречку упаковали в мешок из-под сахара, присыпали сверху картофельными очистками и морковью, вытряхнули туда же сухофрукты от обеденного компота, и навьюченная как ослик Рина потащилась к Гавру.

Сашка уже ушел перевешивать двери, и до забора ее провожали Вовчик и Окса, бывшие между собой в ссоре. Вовчик опять провинился, назначив свидание какой-то девице из Копытово, и даже ухитрился получить в глаз от предыдущего претендента на то же сокровище. Всю дорогу Окса и Вовчик устраивали друг другу проветривание отношений, используя Рину как рупор.

– Скажи этому сволочу, что я его в упор не нюхаю и впритык не слышу! – громко говорила Окса, дергая Рину за рукав.

– Сама скажи!

– Я с этим мерзавцем не разговариваю!

Рина кренилась набок, роняя в снег куриные головы.

– Она тебя… ну ты, короче, слышал, – послушно сказала она Вовчику.

– Да скажи ей, что эта копытовская выдра мне совсем не нравится! – заныл тот.

– Да-а? А на свидание ее было зачем таскать? – орала Окса, забыв, что Вовчика не слышит.

– Да мы просто разговаривали!

– Знаю я, как ты разговариваешь! Ты не умеешь!

– Она меня не пилит.

– Да-а? А я, значит, пилю? В глаза смотри!

Вовчик в глаза смотреть не стал, а вместо этого почесал нос о мешок с гречкой, который тащил перед собой двумя руками.

– Ты все равно не поймешь! Ты женщина и, как всякая женщина, ограничена узким кругом своих интересов, – убежденно произнес он.

– А у тебя что, они сильно широкие? По подворотням шландаться? Скажи-скажи ему! – завыла Окса, и вновь Рину дергали, и куриные головы, которые она едва собрала, летели в снег.

Рине это окончательно надоело. Такая помощь была хуже вредительства.

– Она тебя любит и ужасно довольна, что все так получилось, потому что у нее есть повод попереживать, – перевела Рина Вовчику.

Тот перестал чесаться о мешок и приосанился. Окса остановилась и, задохнувшись от негодования, взмахнула-всплеснула руками.