Читать книгу "Сестра моя – смерть - Надежда и Николай Зорины"

Я выбрала двустворчатую, толкнула и замерла на пороге, не решаясь войти. Большая комната: кресла, диван, телевизор, столик – на столе телефон. Людей нет – ни Валерия, ни адвоката Кручевского. Скорее всего, их нет и в той, другой, комнате. Наверное, вышли – по моему делу. А дверь оставили приоткрытой, чтобы я смогла подождать: в кресле, а не на лестничной площадке.

Что ж, придется подождать. Преодолев неудобство, я шагнула в комнату. И тут у меня в кармане зазвонил телефон. Адвокат? Валерий? Номер был незнакомый.

– Да, я слушаю.

– Очень хорошо, слушай внимательно: не вздумай звонить в милицию. У нас Маша.

– Маша? У вас? У кого – у вас? И при чем здесь милиция?

– Не строй из себя идиотку! – В трубке грязно выругались. – Нам нужна статуэтка.

– Какая статуэтка? Я ничего не понимаю. Вы, вероятно, ошиблись номером.

– Не ошиблись, не надейся. Возле твоего мужа лежит статуэтка, разуй глаза, дура! Бери ее и тихо выходи из квартиры. Со двора направо, в Березовом переулке, «пежо» темно-серого цвета, там тебя будут ждать. Сделаешь лишнее движение – и Маше конец. Не забывай, что у нее больное сердце, а она и так уже очень напугана, так что поторопись. Времени у тебя пять минут.

Из всего этого разговора я поняла лишь то, что начался новый виток кошмара, абсурдного, несправедливого кошмара. Маше угрожает опасность, Маша, самый дорогой человек из оставшихся в живых, в заложниках у каких-то уродов. Им нужна какая-то статуэтка. Статуэтка, которая лежит возле мужа… Что за бред? Статуэтка лежит возле мужа – значит, и муж лежит? Мой муж лежит. Где-то там лежит.

Он здесь лежит, в этой квартире – они за мной следили, это несомненно. Лежит… Мертвый лежит! Его убили! Они убили его и взяли в заложники Машу. И у меня пять минут…

Он, может быть, только ранен.

– Валера!

Я закричала, заплакала, в этой комнате его не было. Значит, в той, в другой. Он не ранен, он мертвый, они его убили, им нужна статуэтка. У меня пять минут, а Маша…

С проломленной головой, в луже крови, он лежал на полу в соседней комнате, рядом в крови валялась статуэтка – бронзовый человек, наверное, какой-то бог – языческий бог в луже крови. Мертв, мертв, без сомнения мертв – ни дыхания, ни пульса. Я испачкалась кровью. Я давно его разлюбила, а теперь он мертв. Я когда-то его очень сильно любила, а он теперь мертв. Я легла на него, на мертвое бывшее любимое тело, обхватила руками окровавленную мертвую голову и зарыдала. Как рыдала старуха сегодня на кладбище.

Я лежала, рыдала, потом просто лежала, пока снова не зазвонил телефон. Не отвечать, не подниматься.

Подняться и ответить – у этих ублюдков Маша!

– Ты что там задумала? – Голос страшный, голос зверя – Маше не выжить, если я не потороплюсь.

– Я сейчас! Я все поняла! – выкрикнула в отчаянии. – Пожалуйста, ничего не делайте с Машей! Я принесу, я нашла! Я не звонила в милицию, честное слово!

– Ждем. Через минуту не явишься…

– Я уже выхожу!

Прости меня, Валерочка! Мне тоже страшно. Я никогда не оставила бы тебя одного, прости меня, прости.

Я поцеловала Валерия, подняла статуэтку и вышла из квартиры. Нет, не вышла, выбежала. По лестнице спускалась бегом. И из подъезда вылетела пулей – мне нужно было успеть спасти Машу. Выбежала со двора, завернула за угол – вот он, Березовый переулок, на табличке написано. Да можно было и не читать – там, чуть в отдалении, темно-серый «пежо» – значит, Березовый переулок, ни с чем не спутаешь. Они меня должны видеть, и статуэтку в руке тоже – с этого момента Маше не должно больше ничего грозить. Если они сдержат слово. Я надеюсь, что сдержат – надеяться больше не на что. Но почему никто не выходит из машины? Стекла тонированные. Там Маша или они ее держат в другом месте? Зачем им эта чертова статуэтка? Зачем они убили Валеру?

Никто не выходит. Что мне, стучать в стекло? Разнести машину этой дурацкой статуэткой?

Дверца щелкнула и приоткрылась. Я постаралась улыбнуться. Дверца распахнулась широко-широко, сильно запахло какими-то мужскими духами, ярко вспыхнул свет, но только на одно мгновение – вдруг стало темно и удушливо. И что-то в ушах… И что-то во мне… А потом вообще все пропало.

Глава 2

Она

Будь она хоть капельку обидчивой, давно запустила бы ему в голову тарелкой, встала и ушла. Любая бы на ее месте так и поступила. Пригласил в ресторан, а теперь оскорбляет. И глухая-то она, и больная, и одета не так, и живет в плохом доме, и работает всего-то на фабрике мягкой игрушки. На себя бы посмотрел! Тоже Ричард Гир выискался! И если уж она такая убогая, как он хочет представить, зачем тогда в ресторан приглашал? Выбрал бы себе не убогую. Или это он хочет сбить цену, рассчитывает, что после ресторана она согласится на… на то, что бывает после ресторана? Лично ее еще никто не приглашал, но девчонки с фабрики рассказывали, так что она в курсе. Но если так, зря понадеялся – ничего после ресторана ему не выгорит.

Нет, ну оскорбляет и оскорбляет! Теперь еще образование приплел: она, видите ли, не получила нормального образования.

– Что вам от меня надо?

Пора тарелку кидать, пора возмущаться. Есть, конечно, и другой способ: просто выключить аппарат, пусть тогда сидит себе и разговаривает с глухой стеной сколько хочет, она ни звука не услышит. Сто раз проделывала такой фокус, когда совсем доставали. Но сейчас не тот случай, пусть сначала объяснит, что ему нужно, зачем-то он ее пригласил.

– От вас мне ничего не нужно. Наоборот, я хочу вам помочь. Я представитель международного благотворительного общества.

Ага! Ну, акцент-то она сразу заметила – глухая не глухая, а слышит, что надо, не хуже других, если с аппаратом.

– Чем же вы мне можете помочь?

– Вот об этом и пойдет речь, это и есть суть нашего разговора, – улыбнулся во весь свой зубастый рот, подлил вина в бокалы. Ну что же, она готова его послушать, пусть говорит. – Ваша жизнь, Любовь Романовна, должна была быть совсем другой – счастливой, обеспеченной.

– Да я и так не жалуюсь. Что в моей жизни не так? Вроде зарабатываю неплохо, недавно на четвертый разряд сдала. А счастье? Все зависит от того, как ты сам себя ощущаешь.

– Это правильно, – отпил вина, поставил бокал, улыбнулся. – Вы чрезвычайно умная девушка, Любовь Романовна, мудрые мысли высказываете.

Да уж ясно, не дура!

– И это особенно обидно, что такая способная девушка, как вы, не получила ни образования приличного, ни достойного положения в обществе. А ведь должны были.

– После нашей спецшколы не сильно-то куда поступишь. Да я и не хотела, хотя, может, и могла.

Это в самом деле правда: физрук всегда ее хвалил, говорил, что из нее может выйти хорошая спортсменка, предлагал даже дать рекомендацию в спорттехникум, но она не захотела – фабрика игрушек ей сразу понравилась, их с классом водили на экскурсию.