Читать книгу "Портрет кавалера в голубом камзоле - Наталья Солнцева"

Артисты и прочие сотрудники театра собрались в комнате отдыха.

Зубов был не в себе, – бледный, растерянный, с пустыми глазами. На вопросы не отвечал, ни на что не реагировал. Врачи определили его состояние как шоковое, укололи успокоительное и отвезли домой.

Опрос присутствующих длился дотемна. Оперативники допустили промах, не разделив свидетелей, и те наперебой строили собственные предположения. Митин твердил, что Жемчужную отравили. Она-де в перерывах между эпизодами привыкла пить холодный чай, и все были в курсе. У нее в гримерке всегда устраивались чаепития. Вот и сегодня перед выходом для Полины, как обычно, заварили чаю…

После того как тело актрисы увезли, Лавров вышел в вестибюль и попытался дозвониться до Глории. Увы, сотовая связь в Черном Логе работала из рук вон плохо. Вернувшись в комнату отдыха, он застал настоящую словесную баталию. Мнения коллег покойной не совпадали. Одни считали смерть Полины естественной, другие настаивали на том, что ее убили.

– Вспомните о Моцарте и Сальери! – патетически восклицала «служанка» Клеопатры Хармиана, которая все еще оставалась в сценическом костюме.

При этом она бросила недвусмысленный взгляд на жгучую брюнетку Тамару Наримову.

– Я никого не убивала! – вспыхнула та.

– Кто, по-вашему, Моцарт? Жемчужная? – возмутилась ее приятельница. – Я вас умоляю… О мертвых плохо не говорят, но…

– Тамара подходила к столику, где стоял заварочный чайник с чаем…

– К нему все подходили! В гримерной перед началом репетиции было столпотворение! – защищалась Наримова. – Каждый торопился поздравить Полину… выразить восхищение ее талантом…

– И ты в том числе!

– По крайней мере я не корчила фальшивой улыбки…

Она нервничала, комкая пальцами с ярко-красным маникюром кисти своего шарфа.

– Жемчужная брала чашку с чаем за кулисы… – вмешался Митин. – А ты ей наливала!

Он показал на молодую артистку, которая играла Ираду, вторую служанку египетской царицы.

– Ну и что? Мне не трудно… У нее браслеты на руках, корона тяжелая…

– Малышка просто угождала нашей приме, – съязвила Наримова. – Выслуживалась! Думала, за это и ей приличную роль дадут.

– Может, их связывало нечто большее? – поддержала брюнетку приятельница. – Все заметили, какие взгляды Ирада бросала на свою госпожу!

Девушка в костюме Ирады расплакалась от обиды.

– Прекратите, – вступился за нее Митин-Антоний. – Мы здесь не одни. Что о нас подумает… пресса?

Лавров невозмутимо забросил ногу на ногу и слушал, как гудит этот растревоженный улей.

– Он не похож на корреспондента, – подметила Наримова. – Вы кто, молодой человек?

Тот решил, что маску снимать еще рановато, и сфотографировал разъяренную брюнетку.

– Не смейте! – взвизгнула она. – Не хватало, чтобы завтра в газетах появились мои снимки вкупе со всякими грязными намеками!

– Вы же мне не верите, – обронил Лавров и щелкнул ее второй раз.

– Перестань, Тома, – осадила брюнетку приятельница. – Вдруг он и правда корреспондент…

Только маленькая хрупкая гримерша с обесцвеченными перекисью кудряшками не принимала участия в этом споре.

– Что же теперь будет с театром? – прошептала она, когда следователь вызвал на беседу Тамару Наримову, и та, надменно выпрямившись, удалилась.

* * *

Черный Лог.

Глория изводила себя запоздалыми сожалениями. Если бы она предупредила Жемчужную, что ей реально грозит смерть… та бы, возможно, отнеслась к ее словам серьезнее. А так… «Вам нельзя играть Клеопатру!» Какая актриса послушается?

Жемчужная, надо отдать ей должное, рассказала про «останкинскую вещунью», – рискнула показаться неадекватной. У актеров психика устроена особым образом. Иногда они теряют грань между сценой и жизнью. И существует ли эта грань? Полина могла настолько проникнуться личностью Прасковьи Жемчуговой, что начала видеть ее глазами, чувствовать, как ее давняя предшественница.

Глория ждала вестей от Лаврова. Но телефон молчал. Не было связи.

«Я неправильно поступила, – раскаивалась она. – Мне следовало сказать ей… Ведь именно за этим она сюда и приезжала! Узнать, что ее ждет».

«Вдруг ты ошиблась? – возражал Глории внутренний голос. – У тебя нет никакого опыта в ясновидении. Ты можешь принимать за «прозрения» игру собственного ума. Ассоциации, вызванные созвучием псевдонимов Жемчужная – Жемчугова, всколыхнули целый пласт исторической памяти. Прошлое порой дразнит нас, пугает и преследует воображаемыми ужасами. Послушав тебя, тридцатилетняя актриса могла загубить карьеру! Она бы тебе этого не простила…»

Дар ясновидения оказался не сладок. Как ни твердила Глория, что ни в чем не виновата… на душе кошки скребли.

Санта с сочувствием наблюдал за ее терзаниями. Он заварил чаю с лавандой и принес новой хозяйке.

– Скажи, Агафон когда-нибудь переживал из-за… из-за…

Великан догадался, о чем она, и покачал седой головой.

– Нет. Он забывал о клиентах, едва за ними закрывалась дверь. Я ни разу не видел его удрученным.

«Ты не в силах повлиять на судьбу людей, – незримо утешал ее карлик. – Ты всего лишь эхо их будущего. Они хотят знать то, к чему не готовы…»

– Значит, я что-то нарушаю? – вырвалось у Глории. – Какие-то законы, которые…

– Выпейте чаю, – предложил Санта. – И не ломайте голову зря.

Глория спохватилась: она опять беседует с пустотой. Пожалуй, Санта – единственный подходящий ей помощник. Любой другой уже сбежал бы от нее.

Решив отвлечься от дурных мыслей, она спустилась в мастерскую. Здесь каждая вещь хранила отпечаток повадок и привычек бывшего хозяина. Взять хоть джиннов. Глория ни разу не обращалась к ним, с опаской изучая семь пузатых медных кувшинов. Каждый стоял на отдельном постаменте в виде колонны и заключал в себе неведомые силы. Ее пугала тайна этих запечатанных сургучом кувшинов. Расхожее мнение о том, как просто выпустить джинна… и как сложно потом загнать его обратно, смущало Глорию.

Кувшины казались ей живыми существами, которые могли выйти из повиновения и доставить много хлопот. Спрашивать совета у Санты она считала зазор – ным. Наверняка Агафон такого не практиковал.

Она подошла к кувшину с эмалевой вставкой в виде птицы, протянула руку и легонько коснулась пальцами узкого горлышка. Почудилось, что внутри раздался недовольный клекот. Глория отдернула руку. Медь была теплой и мягкой на ощупь, словно птичьи перья.

– О, нет… Только не это!

Остальные кувшины источали напряженное ожидание. У Глории ладони взмокли от волнения. На втором кувшине был изображен то ли пес, то ли волк. Притрагиваться к нему не хотелось…