Читать книгу "Укротитель кроликов - Кирилл Шелестов"

Такие однодневные поездки, с чартером, отелем и ресторанами, обычно обходились от двадцати пяти до тридцати пяти тысяч долларов. Разница зависела от марки и цены вина, которое заказывал в ресторанах Храповицкий. Две трети расходов он брал на себя — остальное причиталось с меня. Он полагал, что это по-божески. У меня на этот счет было свое мнение, поскольку десять тысяч долларов составляли треть моей зарплаты.

Счастливому своим неведением обывателю трудно представить, как много денег съедает все это утомительное представительство, от которого невозможно отказаться, вращаясь в определенном кругу. Если бы у меня время от времени не возникало случайных заработков, то, получая тридцать тысяч долларов в месяц, я вынужден был бы побираться на вокзале.

— Классные телки, правда? — заговорщицки шепнул мне Храповицкий, когда самолет начал разбегаться. — Я сам выбирал.

Его живые глаза блестели предвкушением.

— А нельзя их было сначала немного подкормить? — тоже шепотом спросил я.

— Ты в коровниках поищи, среди доярок! — обиделся Храповицкий. — Между прочим, все они — финалистки последнего конкурса.

Я не стал ему напоминать, что конкурс был оплачен им. И он возглавлял жюри. И, кстати, был торжественно провозглашен всеми участницами конкурса секс-символом губернии. Однако, судя по тому, что охрану он не увеличил, число незнакомых гражданок, жаждущих провести с ним ночь безумств, не возросло. И на улицах они на него не нападали. Так что к громким титулам можно было бы относиться и ироничнее.

— Чтобы было интереснее, — продолжал Храповицкий все тем же особым мужским шепотом, — я пригласил только порядочных. Дал им слово, что никаких наглых притязаний с твоей стороны не последует. Так что держи себя в руках. То есть если что-то произойдет, то только по обоюдному согласию. Я люблю, чтобы сохранялась интрига.

Обычно интрига сохранялась недолго и, как правило, заканчивалась обоюдным согласием. У Храповицкого, как хозяина вечеринки, было право выбора. А у меня было право отказаться. Что тоже немало.

Вообще-то я не разделяю убеждения, что любовь к худым женщинам с мальчишескими формами есть первый признак подавленной гомосексуальности. Это утверждение грешит излишней прямолинейностью. Для меня это всего лишь показатель того, что у мужчины есть проблемы, которые он предпочел бы скрыть. Когда я вижу уверенного, агрессивного в бизнесе человека рядом с тощей, как жердь, картинной стервозой, я понимаю, что, деликатно выражаясь, в нем больше слабостей, чем кажется на первый взгляд.

Самолет начал набирать высоту, и в салон вошла стюардесса, симпатичная, синеглазая пышка лет двадцати четырех. Я сразу почувствовал себя лучше.

— Что будете пить? — спросила она, заученно улыбаясь. — Есть водка, коньяк, белое и красное вино.

— А шампанское? — высоким требовательным голосом осведомилась медно-огненная Юля. — Шампанское, я надеюсь, у вас есть?

— Ой, извините, — растерялась стюардесса. — Шампанского нет. Как-то не захватили.

— А я хочу шампанского! — Юля скосила глаза и повысила голос так, что у меня зазвенело в ушах.

Шампанское она почему-то произносила через «и». «Шимпанское».

Стюардесса испуганно посмотрела на Храповицкого, ожидая нагоняя.

— Ну почему у вас нет шимпанского! — канючила Юля.

— Потерпи немного, — принялся урезонивать ее я. — Всего через три часа мы уже будем сидеть в отличном ресторане, и ты сможешь заказать любое шампанское на выбор, вместо дешевой шипучки, которую дают в самолетах.

— А я хочу сейчас! — не унималась она.

Неужели я за свои десять тысяч долларов обязан еще и спать с этой крысой! — подумал я с ужасом. Да пропади они пропадом, эти деньги!

Храповицкий, похоже, тоже начинал злиться. Его вообще раздражало, если люди больше десяти минут подряд не выражали ему благодарность за то, что он украсил их жизнь своим присутствием.

Он отвернулся от девушек, своим видом давая им понять, что если они не перестанут капризничать, то остаток своей жизни будут пить бензин.

— Виктор так и не появлялся, — сказал он негромко, наклоняясь ко мне через стол. — Обиделся, что мы его не взяли с собой. Последнее время он вообще стал очень нервным. С ним все труднее работать.

Тема не была для меня новой. Мы не раз обсуждали их сложные взаимоотношения, приводившие к частым недоразумениям в бизнесе. До серьезных конфликтов пока, слава богу, не доходило, но напряженность атмосферы возрастала. Случалось, они отдавали подчиненным взаимоисключающие приказы, что ставило последних в затруднительное положение.

Кроме того, Виктор частенько пытался вмешиваться в те стороны бизнеса, которые Храповицкий считал исключительно своей прерогативой. При этом ни один из них не желал уступать другому.

— Думаю, что когда он вступал в твой бизнес, то претендовал по меньшей мере на равенство, — пожал я плечами.

— А сейчас, когда ты явно главнее, он полагает, что ты узурпировал власть.

— Мы никогда не были на равных! — возразил Храповицкий запальчиво. Ноздри его острого носа раздулись. Тема равенства его всегда раздражала. Демократия начиналась и заканчивалась за стенами его кабинета. — Когда я был директором завода, он был мясником. Он дал денег, и я взял его партнером в бизнес. Но о прибыли, которую он получил и продолжает получать, он не мог мечтать в самых дерзких снах.

— Дело тут не только в деньгах, — заметил я. — Мне кажется, тут сложнее. Понимаешь, как и все мы, он получил высшее образование, но потом, в отличие он нас, не желая бедствовать, порвал с тем образом жизни, который был для нас привычным, и пошел рубить мясо. Для своего круга он сразу стал отверженным. Да, у него были деньги, по тем временам немалые, но ты помнишь, как тогда относились к торгашам? Воры. Парии. А ведь он чувствительный человек, иногда, пожалуй, тонкий. И за эти десять—двенадцать лет в нем накопилось много болезненного, даже гнойного. Я совсем не удивлюсь, если узнаю про него что-то порочное.

— Что ты имеешь в виду? — подозрительно посмотрел на меня Храповицкий.

— Ну, например, что-то про его интимные тайны. Может быть, он как-то необычно ведет себя с женщинами. Или любит мучить животных. В этом роде. Хуже всего, что даже сейчас, став одним из хозяев губернии, он не добился главного — желанной социальной реабилитации. У всех на виду ты. Ты общаешься с губернатором. Ты ведешь переговоры. К тебе обращаются с просьбами. А он всего лишь твой партнер, вечно остающийся в тени.

Храповицкий нахмурился. Его лоб прорезала глубокая морщина.

— Он сейчас на грани срыва, — сказал он после паузы. — И это может очень скверно закончиться. Скверно для всех.

— Может, следовало взять его, а не меня? Это разрядило бы обстановку.

— Губернатор сказал, чтобы я взял тебя. К тому же от Виктора мало проку в таких поездках. Он либо молчит, либо, когда напьется, становится страшно злым. С тобой, по крайней мере, весело.