Читать книгу "Записки из арабской тюрьмы - Дмитрий Правдин"

В принципе все голливудские стрелялки настолько стары, что многие видели их еще на воле. Очень часто крутили «Рембо». Выбор фильмов невелик, тем более что их повторяли с завидной периодичностью, через месяц-другой, и многие знали их содержание наизусть.

Телевизионных каналов в тюрьме всего четыре: 7-й канал — правительственный, 21-й — проправительственный, «Ганнибал» числится как коммерческий, но, по сути, правительственный, есть еще итальянский канал — «Районо». Остальные «глушатся», непонятно только, отчего позволяют смотреть «Районо», ведь там в избытке показывают обнаженных итальянских красавиц, что негативно сказывается на психике заключенного.

Очень многие после просмотра бегают в туалет онанировать. Как шутят сами зэки, «Йохнук сардук». В переводе на русский — «Душить петуха». Вот они своего «петуха» в туалете и «душат».

Надо сказать, что туалет в камере отличается от толчка в КПЗ. Это отгороженный двухметровой стеной угол, размерами 1,5 на 1 метр, имеет входную дверь, но без засова. Унитаз близнец кэпэзэшного — вровень с полом, сбоку кран и литровая пластиковая кружка для гигиены. Прежде чем зайти в туалет, необходимо постучаться и узнать, нет ли там кого. Считается западло не постучаться в дверь и зайти, когда там занято.

Кроме своего прямого назначения, туалет используют и как душ. Набирают в тазик воды и, поливая ковшиком, моются. Таз и ковшик передают родственники.

Новоиспеченный друган предложил мне такой «душ», я с радостью согласился, так как больше недели не мылся и не брился. Мне выдали полиэтиленовый тазик, ковшик, шампунь, туалетное мыло, чистое полотенце и чистые «гавайские» шорты. Я поинтересовался, а когда ж мне выдадут белье, одежду, полотенце — ну в общем все то, что полагается заключенному.

Мой вопрос изрядно развеселил сокамерников, оказывается, здесь ничего никому никто не выдает. Одежда, постельное белье, одеяла и прочая утварь обеспечивается родственниками. В камере есть кровать с поролоновым матрасом и все. Если родственники не принесут, будешь спать на голом матрасе и то, если повезет, а то многие и на полу спят, и на полках из-под вещей.

Кран для воды был один — холодный, но вода вполне пригодна для мытья, так как нагревалась градусов до сорока. Зашел в кабинку, повесил штаны на дверь, из них выпала чудом сохранившаяся у меня после многочисленных обысков монета в 50 миллимов. Я слышал, как она упала на пол и покатилась, через секунду выглянул из-за двери, ее уже нигде не было видно. Моментально сперли! Я не стал устраивать разборки и наживать врагов, просто сделал вывод — «что упало, то пропало!» работает в данных условиях хорошо.

Я с удивлением отметил, что вода, смываемая с моего тела, была до неприличия черной, сказывалась неделя, проведенная в КПЗ. Я тщательно вымылся, вымыл голову шампунем, постирал свою одежду и надел подаренные шорты. Вода освежила и прибавила сил. Страх потихоньку проходил, но я еще с опаской оглядывался на своих сокамерников.

Народ окружал разношерстный, и молодежь от восемнадцати годиков, и старики с трясущимися руками, перед законом все были равны.

Я больше недели не видел себя в зеркало, но ощущал, что на лице выросла неуемная поросль. Я спросил у своего «друга» насчет побриться, но он объяснил, что сегодня не получится.

Как оказалось, сам тут не бреешься. Парикмахеры — хажими, каждый день, кроме воскресенья и праздничных дней, с 10 утра бреют и стригут заключенных. У них имеются специальные станки, по форме — опасная бритва, где имеется специальный пазик, куда они вставляют половинку безопасной бритвы типа нашей «Невы» или «Рапиры». По пять человек от камеры выстраиваются вдоль стены и ждут брадобреев.

Намыливаешь лицо, у кого есть — кремом для бритья и помазком, у кого нет — намыленной мылом рукой натирают щеки, затем тебя бреют. Лезвие тупое, бреют не гладко, но думаешь не об этом, а о том, как бы не порезали. Та как в момент бритья хажими умудряется разговаривать со знакомыми, курить, пить кофе и в промежутке брить твои щеки. Как это у них получается — не знаю, но надо отдать должное — ни разу не порезали!

Но вот ждать их — целая проблема! Намылишься, стоишь — ждешь, а он по дороге встретит знакомого и беседует, а мыло сохнет, пока подойдет — уже корка на лице, идешь по новой намыливаться, а у него либо лезвия заканчиваются, либо ушел куда-то.

Но это не самое противное. Больше всего меня злило, что они никогда не мыли станки. Поскребет чью-нибудь прыщавую рожу, посрезает гнойные прыщи, а затем, не промывая станок, меняет лезвие и ну другого обхаживать.

Я пытался возмущаться, но куда там! Гогочут, показывают белые зубы и говорят: «Хорошо!» Я, между прочим, научил их этому слову.

В общем, гигиены никакой! Долго небритым тоже не походишь, начинают насекомые заводиться, коих здесь бесчисленное множество, да и начальство может в карцер определить с небритой-то харей. Но все равно всех побрить не успевают. Хажими 30 человек, а заключенных на два корпуса больше трех тысяч. Вот и ходишь в окружении небритых физий.

Я теперь по телеку как вижу какого-нибудь мачо небритого, много их за последнее время в сериалах да рекламах снимается — стоит потный с небритой мордой, и красотки ему улыбаются, у меня ассоциация сразу возникает — зэк! Причем зэк зачмыренный, забитый!

В тюрьме особым шиком считалось ходить гладко выбритым, а тех, кто был забит, не мог себе этого позволить, выгоняли из очереди назад. Я, правда, брился через день, у меня среди хажими даже друзья появились. Они за честь считали русского побрить. Бывало даже, подойдешь к нему, а у него последнее лезвие осталось, так он ко мне подойдет, а своих пошлет. Хоть я и не курил, но пачку сигарет всегда держал при себе, чтоб нужных людей угостить. В тюрьме за хорошую сигарету много чего сделать можно. Но, правда, это уже потом было, когда освоился да язык подучил.

Вышел я, значит, из душа, в руках мокрая одежонка, тут же услужливые руки подхватили ее, развесили на решетки, к утру высохла. Духота неимоверная, снова покрылся потом, будто и не мылся. А Тамил и говорит, чего, мол, сам-то стирал, есть же специальные люди — сказал бы — мигом организовали. Да ладно, говорю, руки, чай, не отсохли, и сам себе постираю. Дяде чужому — увольте, а себе чего ж не постирать. Пахан скалится белозубо, ну ладно, поди проголодался, сейчас есть будем. Есть сильно не хотел, но чтоб влиться в коллектив, решил принять предложение.

Глава 10

Арабы едят руками: что в тюрьме, что на воле — ложки и вилки используют крайне редко. Видел, как вилкой ели спагетти, а ложкой иногда суп — шербу. Обычно берут кусочек хлеба, собирают им пищу и отправляют в рот. В качестве хлеба используют так называемые багеты, французские булки, либо местные лепешки — табона, которые выпекают здесь же, в тюрьме, в специальных круглых печах, на внутреннюю поверхность которых нашлепывают лепешки из теста. Как пропекутся — хлеб-табона готов!

Для человека несведущего — принимать пищу при помощи хлеба целое мучение. Все сыплется, валится мимо рта, весь обляпываешься, а толком-то и не поел. «В большой семье е…м не щелкай!» Едят человек шесть — девять, сев в круг, на пол, с одной большой бадейки, поставив ее в центр. И в течение 3–5 минут ведро жратвы (другой термин трудно подобрать) исчезает в бездонных глотках. Едят практически не прожевывая, как хищники, при этом громко чавкая и урча.