Читать книгу "Чувство ежа - Татьяна Юрьевна Богатырева"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут же, грубый голос:
– Днем с-смотреть нужно! Днем тих-хо. Тих-хие мы, безопас-сные.
– Не в то время ты пришел, мальчик! – совсем отчетливо, прямо над ухом.
Голоса окружают, и что-то касается рукавов, спины, пальцев, что-то холодное, мертвое… Нет! Вас нет! Уходите!.. почему вы не уходите?! Почему я не слышу себя, только вас?..
– …С-сейщас-с мы тебя с-смотреть будем…
– …Ручки-ножки. Глазки.
– А уш-шки?!
– Рассмотрим как следует. Растащим по баночкам. Кому чего?! Кому чего не хватает?!
Это не здесь. Здесь никто не говорит! Некому здесь говорить! Это… это просто я вспомнил! Это первого сентября, в школе! Так Кот говорит! Говорил…
Надо уши закрыть. Ладонями. А глаза открыть, да, открыть глаза!
Вот. Вот, ничего тут такого. Просто темно. И витрины, просто. Уроды. В витринах. Заспиртованные. Неживые.
– Уроды?!
Откуда шепот? Я же зажал уши!
Я не слышу. Ничего не слышу, вот так.
Чье-то дыхание на щеке; резкий, аптечный запах бьет в нос. А может, не аптечный? До ужаса мерзкий. Мертвый.
Я ничего не боюсь. Они же не живые.
…Они не мертвые?!
В ладонь – влажное. Похоже на нос. На два носа. Как у той двухголовой косули…
– Смыш-шленый мальчик!.. – шепчет… косуля?!
– Мне все же уш-шко…
– Незачем тянуть! – резкий голос, резкий толчок в спину.
Шаг вперед, прямо к витрине с одноглазой головой, она улыбается, подмигивает, открывает черный рот…
– Мне, мне глазки! Глазки! – сзади, визгливым женским голосом.
Мама! Мама, прошу тебя! Мама-а!
Смех. Шелест. Шуршание.
– Трус-сишь, малыш-ш…
Помогите, кто-нибудь, спасите меня от них!!!
Витрина прямо перед глазами, вот сейчас я упаду в нее, она расколется, и эта голова…
Теплые, живые руки обхватывают меня. Кто-то живой. Мама… мама?
– Пшли прочь! – не мама, голос мужской, живой, сердитый голос. Может быть, это сторож? Пусть это будет сторож!
Я оборачиваюсь, смотрю на него. Черты расплываются, вижу только бородку, усы, темные блестящие глаза. И улыбку.
– Не бойся. Они тебя не тронут, пока я с тобой.
Я верю ему. С ним – безопасно. Он не подпустит их больше. Никогда!
– Ты останешься со мной навсегда?
– Конечно, малыш. Теперь мы всегда будем вместе, – обещает он, улыбается, гладит меня по голове.
Его рука большая и надежная, а глаза – теплые и веселые.
Страх отступает, прячется под шкафы и витрины и оттуда молчит. Ждет.
Не дождется.
Я беру его за руку, хочу спросить: как тебя зовут?..
Не успеваю: где-то далеко бьют часы.
Полночь.
Бьют куранты на Петропавловском соборе[31]. А я сам – в Кунсткамере, и мне восемь. И сейчас я опять проснусь, так и не разглядев лица своего спасителя… или своего чудовища, которое всегда со мной?
Бом-м-м…
Глава 6,
в которой говорится о герцоге, пирогах и данайцах
Бом-м…
Дон вырвался из липкого кошмара с первым ударом часов. Сердце колотилось, как после долгого бега, простыня сбилась – видел бы сейчас его кто-нибудь! Хорошо, Маринка еще спит.
Стыдно, господин Горский! Подумаешь, кошмар. Кошмар закончился, доброе утро вам, дышите ровно и думайте о хорошем.
Например, о кофе, которым так завлекательно пахнет… и что-то такое шкворчит едва слышно, и запах дразнит… м-м-м…
Бом!..
Он открыл глаза, бездумно глянул в окно.
Там, за окном, было мокро и прозрачно, как бывает только ранним осенним утром в Питере. Желтый березовый лист прилип к стеклу. Еще бы часик поспать, только без снов…
Глаза закрываются…
Бом!
С Невы протяжно и тоскливо откликнулся пароходный гудок, и следом еще один, на тон выше – это поздоровались первые речные трамвайчики.
Бом!
Пора вставать, но Маринка так славно сопит, свернувшись клубочком в его руках… Грех не поцеловать!..
Дон потянулся к ней, открыл глаза – и замер в недоумении. Потому что вместо привычных каштановых кудрей перед его носом были чьи-то темные, едва волнистые волосы. И пахло не Маринкой. И вообще…
С четвертым ударом часов Дон, наконец, окончательно проснулся и вспомнил: он у Киллера. И целовать его – явно плохая идея, даром что с утра пораньше хочется чего-то этакого. Вот была бы рядом Маринка!
Эх… придется обойтись кофе. И яичницей с ветчиной, или чем там пахнет?.. И откуда пахнет-то? Киллер вроде один живет!
С пятым «бомом» Киллер потянулся и буркнул что-то невнятное, что можно было принять как за «доброе утро», так и за «не хочу в школу». И повел носом в сторону кухни. Расплылся в улыбке.
– Завтрак, Дон!
Волшебное слово, подкрепленное седьмым и последним «бомом», придало Дону достаточный заряд бодрости, чтобы вскочить с дивана – и нос к носу столкнуться с…
– Доброе утро, судари мои! – сказал слегка дребезжащим тенором очень колоритный старичок и светло-светло улыбнулся.
Прежде всего в глаза бросался – потому что был чуть ниже уровня глаз Дона – красный ночной колпак с кокетливой кисточкой. Самый настоящий ночной колпак! А чуть ниже колпака виднелись седые бакенбарды, явно – гордость старичка. И бакенбарды, и усы, и профессорская бородка были ухожены, тщательно расчесаны и вроде бы даже… напомажены? На носу старичка сидело настоящее пенсне. Овальные линзы, золотая оправа… и сломанное переносье, чиненное аккуратно, виток к витку, уложенной медной проволокой.
– Э… доброе утро, сударь, – машинально откликнулся Дон, отступая и переводя взгляд еще ниже.
На тщательно отглаженный вишневый сюртук с длинными полами.
Сюртук, как и пенсне, знавал лучшие времена. Наверняка лет этак сорок назад он не лоснился на плечах, да и кожаные заплатки на локтях фасоном не предусматривались… как и медали. Целых три смутно знакомых медали, совершенно точно не русские – на одной был крест в круге, остальные Дон не рассмотрел, невежливо пялиться в упор на незнакомого профессора, даже если у него под сюртуком тельняшка и бархатные штаны, и восточные туфли с загнутыми носами и вышивкой золотом по бархату цвета берлинской лазури. А в довершение картины – жесткий от крахмала белоснежный передник, вышитый лавандой и котятами.
Из какого музея он взялся? Или из лампы вылез?
– Доброе утро, Франц Карлович, – подал голос Киллер. – Познакомьтесь, это мой друг, Дон Горский.
Дон вздрогнул и поднял взгляд с котенка на переднике на лицо старичка-профессора. Смущенно улыбнулся: небось целую минуту пялился, как первоклассник в зоопарке. А ведь старичок-то явно одинокий, есть в нем что-то такое, древнее и подзаброшенное.
– Здравствуйте, Франц Карлович. –
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Чувство ежа - Татьяна Юрьевна Богатырева», после закрытия браузера.
