Читать книгу "Костер и Саламандра. Книга первая - Максим Андреевич Далин"

с Норисом, на всякий случай, — сказала она, улыбаясь. — И пусть он будет шефом вашей охраны. Но шефом моей охраны будет Карла. А под её началом — те люди, на которых она укажет.

О, какое у Нориса было выражение лица! Безмерно снисходительное к маленькой дурочке, которая что-то там о себе возомнила. И на короля он взглянул, определённо имея в виду «ну, мы-то с вами понимаем, что девочки заигрались, ваше прекрасное величество!» — безнадёжно. Он скользнул взглядом по сидящей у кресла короля Тяпке, как по лепным украшениям на стене.

Зато король понял.

— Иди, Норис, — сказал он. — Ты определённо слишком занят, чтобы рассказывать юным особам про телеграф. Но не забудь: юные особы — в сфере внимания охраны.

Норис поклонился своим офицерским кивком, «честь имею!» — и вышел.

— Похоже, ты уже вынесла заключение, леди чернушка? — чуть улыбнувшись, спросил Гелхард.

— Я вынесла, — сказала я. — Мне очень жаль вас разочаровывать, государь, но я большой разницы между красивыми трюками гвардейцев и этим самоуверенным дураком не вижу. Если он не понял, что мне только и нужно пустить себе кровь, чтобы убить всех в этой комнате, то какой в нём вообще смысл? Я ни вас, ни Виллемину ему не доверю.

Виллемина слушала и кивала.

— Ничего себе… — сказал король ошарашенно.

— Простите, — сказала я. — Я вам врать не могу. Мне нужно набирать людей самой. Этих я не смогу научить: им просто нечем этому учиться, понимаете?

Я видела, как король потрясён, но пока ничем не могла ему помочь. Он тоже был из простых, хоть и король… и наставники с детства заморочили ему голову. Не знаю, как в людях уживается страх перед сущностями из Сумерек и неверие в них.

Зато меня обняла Виллемина.

Чтоб я сгорела, если её не вела та самая капля Дара! Её особая капля.

* * *

После того разговора я стала очень внимательной. Я стала присматриваться, прислушиваться, я бы с удовольствием бродила по Дворцу и тайком слушала разговоры, но мне было страшно оставить Вильму и короля.

Уже в тот же вечер я начала действовать как шеф охраны.

Я совершенно не представляла, как помочь тому, кого прокляли, и попыталась просто и незатейливо нарисовать пару охранных знаков своей кровью на кресле, в котором Гелхард сидел, когда не спал. На спинке кресла, чтобы знаки пришлись напротив больного места.

Конечно, король поворчал насчёт тёмных обрядов, но в кресло всё-таки сел. И уже к обеду почувствовал себя немного бодрее, даже назначил на завтра Малый Совет. К вечеру мы с Виллеминой соблазнили его съесть чуть-чуть яблочного мусса — и я сделала вывод, что моя защита паршивенько, но работает.

Когда к Гелхарду пришли его камергер и лейб-медик, я подбила Виллемину сходить в большую приёмную и в зимний сад — и вообще прогуляться по той части Дворца, где обычно живёт королева. По-хорошему, надо бы было сходить и к Эгмонду, но это мы отложили на потом. Встретим — значит, встретим. Нарываться специально не хотелось.

Конечно, ходить туда было всё равно, что купаться в пруду с пиявками, — по крайней мере, меня точно так же передёргивало от одной мысли. Но информацию мы получили полезную.

Тётя Минда, герцогиня Минаринда Солнцегорская, поймала Вильму, чтобы справиться о здоровье государя. Слащавая, улыбчивая, сюсюкала, выражала печаль и огорчение, промокала сухие глаза платочком и снова улыбалась — в общем, профессиональная придворная дама, цельнолитая из чугуна, которая может удушить младенца в колыбели и глазом не моргнуть. Но Вильма держалась очень светски, а я с ходу начала кое-что узнавать.

— Всё-таки, — сказала мне Минаринда, — у вас неприятная игрушка, милочка. Необычная, этого не отнять. Сделана просто виртуозно. Но, согласитесь, не каждому приятно смотреть на собачьи кости.

Я чуть было не огрызнулась, но меня опередила моя принцесса.

— Вы очень отстали от моды, тётушка Минда, — смеясь, сказала Виллемина. — Я говорю о моде Перелесья, мы тоже отстаём, что поделать… Агранда Черноельская недавно показывала мне прелестный шёлк, расписанный в Перелесье модным узором: маленькие скелетики и бабочки-бражники с черепами на спинках. Такая прелесть!

— Фи! — воскликнула Минаринда.

— Напротив, — возразила Вильма. — Фи — плебейский страх вместе с отвращением, смешное жизнелюбие краснощёких крестьянок. Даже у нас в Прибережье такой образ мыслей уже никто не носит. Современная девица, если она хочет казаться интересной, должна быть бледной, холодной, бесстрашной и интересующейся Сумерками, а даме пристали разочарование и мрачная философия.

— Ах, душа моя, я никогда не смогу это принять! — фыркнула Минаринда.

— Но вы слушаете романсы Серебряной Моли, — улыбнулась Вильма.

— О, это другое! — у Минаринды даже щёки вспыхнули. — Это искусство! Высокое искусство!

— Да-да, Моль дивным голосом поёт: «Кто противиться Зову в силах? Поманил — и к тебе за Межу от земных удовольствий унылых, не оглядываясь, ухожу», — кивнула Вильма. — В романсе говорится о девице, влюблённой в сущность из Сумерек и выбравшей посмертие… не вы ли напевали этот романс на вечере у Биби?

— Одно дело — прелестная музыка, даже если слова романса… э… спорны, а другое — собачьи кости и черепушки на подоле платья, — возразила Минаринда, багровея.

— Дорогая моя, я только хочу вам помочь, — мурлыкнула Вильма с нежной улыбкой. — Дама слишком консервативная, отрицающая новизну и вспоминающая о прошлом с печальными вздохами, может показаться кому-нибудь старше своих лет.

Лицо Минаринды так налилось кровью, что я испугалась, как бы она не лопнула. Слушающие разговор девицы в модных лилово-серых туалетах светски и змейски заулыбались, вместо того чтобы по-плебейски захихикать.

— Я ведь не отрицаю всё… — заикнулась Минаринда.

Но Вильма, смеясь, качнула головой:

— О, нет-нет! Частично — это ещё хуже! Леди снисходит с высоты прожитых лет… Свет простит это мужчине, но не женщине.

— Вы тоже так считаете, дорогая? — спросила меня одна из лилово-серых девиц.

— Конечно! — сказала я. — Это же забавно. В Перелесье я не бывала, но у моря принято не оплакивать, а высмеивать страхи, Судьбу и все эти темы для слезливых баллад. А ещё я не люблю, когда цепляются к моей собаке: это подарок моего покойного отца, она мне очень дорога.

— Это смелый эпатаж, — сказала вторая девица.

— Каждый выбирает по себе, — я только плечами пожала.