Читать книгу "Времена грёз. Том 2 - Мелисса Альсури"

будто стараясь спрятать меня в складках ткани. Драгоценное полотно платиновых волос единой пеленой закрыло весь остальной мир, и не оказалось ничего важнее на всем белом свете, чем теплые любящие губы на моей щеке.

Потеряв дар речи, я беспомощно открыла рот, едва не задыхаясь от затопившего меня смущения. Будь Ньярл жив сейчас, он бы тут же помер от стыда, а легкий, на грани слышимости, смешок богини, всё сделал только хуже. Не в силах сдержать эмоции, я закрыла руками лицо, ощущая, как на глаза вновь наворачиваются слезы. Носа коснулся знакомый запах звезд и ночи, а голос Луны, словно стаей колокольчиков, отдавался в моей голове.

— Полагаю, ты не против мне помочь.

Позорно всхлипнув, я предпочла поменяться с Ньярлом местами, вытолкнув к разговору его сознание вместо себя.

— Но что мне делать, моя госпожа?

— Ох, мой милый Ньярл…

— Кажется, в том сне ты называла меня иначе.

— Да, тогда я тебя называла Вирбий.

Она произносила прежнее мое имя так особенно, будто в нем скрывалось куда больше чувств, чем я своей оскудевшей фантазией мог бы когда-то вообразить. Убрав ладони от лица, я самонадеянно решился взглянуть на Луну, но от ее печально полуопущенных век чуть не остановилось сердце. Как много она скрывает трагедий в душе? Боится ли одиночества теперь? Спустя три тысячи лет с постройки моего первого храма в ее честь остался ли хоть камень от обители? Лишь представив этот огромный путь, я захотел как можно крепче прижать к себе хрупкое, кукольное тело госпожи, чтобы все оставшиеся годы до последнего вздоха посвятить только ей. Зацеловать, лелеять, залюбить, не отпускать, пока фарфоровые щеки не примут оттенок цветущего миндаля, а губы не зардеют, словно лепестки прекрасной чайной розы.

Осторожно сжав пальцами аккуратные ладошки Луны, я вновь припомнил те стихи, что складывал когда-то очень давно для нее.

— Когда я прижимал тебя к груди своей,

Любви и счастья полн и примирен с судьбою,

Я думал: только смерть нас разлучит с тобою.

— Но даже смерти я не дала нас разделить.

Богиня отчего-то покраснела будто маковое поле.

— Мой дорогой Ньярл, мне нужно, чтобы вы распоряжались своей жизнью как сами того пожелаете, не слушая других.

— Снова?

— Снова. Это важно, безумно важно, я прошу, не слушайте никого кроме себя и не забывайте, что помимо светлых и темных, есть те, из-за чьего присутствия мне не удастся вам помочь.

— Как в Кадате.

— Ни одно божество не должно пересекаться с магией, что хранится в Некрономиконе, ибо тот иной бог за Завесой жаждет нашего могущества.

Едва услышав о черном океане, я хотел было задать еще вопросы, что мучали меня не первое столетие, но разум мой, будто утомившись, затерялся, как в тумане. Темнота с новой силой поглотила сознание, и на этот раз сон был недолгим и совершенно без видений.

Лишние мнения

— Э-эй! Стра-аж! Выпускай меня! Слы-ышь!

Басовитый ор отражался от стен камер и пробегал волной по полупустым коридорам из темно-серого камня, но действия не возымел. Оборотень напрасно надрывал глотку, гремел кандалами по решетке и крыл благим матом охранников в надежде на хоть какую-то реакцию. Ответом ему было собственное эхо и тихий шелест ветра за каменной стеной.

Закрыв глаза и не желая лишний раз шевелиться, я молча слушала возню оборотня, спрятавшись в ночных воспоминаниях. Мне все еще чудились мягкие, нежные руки Луны, ее теплые губы, ее легкое дыхание на моей щеке и прикосновения. Казалось бы, простые касания, но они до сих пор будоражили меня, сжимая сердце и заставляя все нутро трепетать, а мимолетный поцелуй и вовсе бросал в краску, заставляя чуть ли не выть от восторга.

Впервые я поняла отчего Ньярл был так предан своей богине и так сильно любил ее, что даже после смерти, потеряв самого себя и большую часть чувств, он упорно продолжил служить Луне, руководствуясь лишь отголосками прошлого и старой привычкой почитать эту прекрасную деву. Появление богини было невероятным, ее присутствие наполнило меня какой-то особенной радостью, а мысль о том, что она верит в меня и наблюдает за мной, давала сил бороться с чем угодно.

И лишь на самых дальних задворках разума испуганным зайцем металось осознание того, что из-за нее я потеряла так много в своей жизни. Не помоги она тогда Ганиму, я бы жила спокойной и счастливо с Максом и уже подрастающим дитя в нашей общей квартире.

— Я чую тебя, ведьма! Ты здесь!

— Боги, тебя еще не хватало.

По стене соседней камеры что-то громко чиркнуло и заскреблось. Поморщившись, я на всякий случай отползла подальше, попутно ощущая, как болезненно ноют затекшие мышцы и солнечное сплетение от прошившего их разряда тока. В горле собрался неприятный ком, будто меня вот-вот должно было стошнить, желудок неприятно скрутило от голода.

Сколько я уже здесь? Только день или уже дольше?

— Ве-едьма… я тебе за всё отомщу. За всех, кого ты угробила в том проклятом лесу. Я помню тебя, помню, не думай, что я забыл.

— Иди к черту.

— Кто тебя вообще пустил во дворец?

— Я королевский учитель, а ты, как понимаю, старый тупой алкаш с галлюцинациями.

— Ха! Темную пустили к королю! Так я и поверил!

— Больно надо, чтобы ты мне верил.

Оглядевшись, я не обнаружила в камере ни койки, ни ведра, ни миски с водой, только пустые голые стены и крохотное оконце под крышей. Долго в таком месте держать нас не должны были, но отсутствие стражи поблизости все же немного нервировало. Словно о нас специально забыли и не вспоминают. Потрогав аккуратную каменную кладку, я попыталась приложить немного магии, но кривоватый, полустершийся знак на толстенной деревянной двери камеры тут же вспыхнул, мучительно подавив мои силы и вызвав легкое головокружение. Экспериментировать больше не хотелось, я с тоской подумала о сне, но мой сосед не давал и шанса на покой.

— Ненавижу-ненавижу-ненавижу вас всех, столько наших погубили своей мерзкой, противоестественной ворожбой.

— Бедняжки какие, вы посмотрите. Пришли, значит, в Сомну грабить, насиловать и убивать, а им дали отпор, возмутительно.

— Да кому вы были нужны, вас грабить! Нам всего-то нужны были земли до Мискатоника, чтобы прокормить своих детей! Вас бы никто и пальцем не тронул!

В груди озлобленно заворочалась Ненависть, согревая мое сердце и ладони. Оружие просилось наружу, стоило лишь мне припомнить, из-за кого Гемера так боялась мужских прикосновений. Никто бы не тронул, да как же. Тот оборотень пришел не за едой и не спасался