Читать книгу "Чалдоны - Анатолий Константинович Горбунов"

в огороде картошку. Кидая в цинковое ведро крупные золотые слитки, дивился обильному урожаю и строил планы на будущее. Запоздалыш — кабанчик июльского опороса, сыто похрюкивая, терся о ноги хозяина, радовался солнышку.

Шоркая ичигами по жухлой щетине ощипанной домашними утками травки-муравки, к пряслу подошел пьяненький дед Кудряш.

— Васюха, подь-ка сюды!

Тот разогнулся и недовольно буркнул:

— Чего тебе?

Дед Кудряш пристально уставился на соседа и как обухом по голове ударил:

— Знаешь чё, Васюха? Ты ведь скоро умрешь. Никаки врачи не спасут. Верно говорю.

Руки у Борцова задрожали, из разжавшихся от страха пальцев выскользнула золотая картофелина.

— От-т-ткуда в-в-взял, что пом-м-мру?

Дед Кудряш лег усохшей грудью на прясло, объяснил:

— На лбу написано. Помрешь, сам увидишь.

Что вверх, что вниз по реке Лене бывший лоцман дед Кудряш пользовался нехорошей славой колдуна. Мог, например, на расстоянии заставить у кого-либо в курятнике петь кур, а это, все знают, не к добру, или, не выходя из дома, у заречного мужика понудить буренку доиться кровью…

Обреченный Василий, заикаясь, пригласил вещуна в гости. Напластал соленой таймешатины, достал из погреба маринованных огуречных зародышей. После первой же чарки стал пытать:

— Скажи честно, когда помру-то?

— Через пятнадцать ден, Васюха, скрутит, — зловеще прошептал дед Кудряш, жадно поглядывая на стеклянную самускалку.

Бобыль ахнул:

— Двадцатого сентября?

— Так выходит, — печально вздохнул дед Кудряш. — Родню бы известить, гроб заране по мерке выстругать…

У Василия запрыгали губы.

— Родных у меня нет… А доски на гроб… пож-ж-жалуй, найдутся…

— Седня и начнем стругать, — решил дед Кудряш. — Чё волынку тянуть?

— Погоди, сивый шаман, — запаниковал приговоренный. — Дай опомниться!

Где там опомниться… За добавкой в сельпо дед Кудряш на кривом посошке в один скок обернулся.

Бобыль достал с полки голосистую хромку — помирать, так с музыкой! Задорно растянул меха. Дед Кудряш задал трепака — половицы ходуном заходили.

Пароход идет по Лене,

Круто поворачиват,

Капитан сидит в каюте,

Шаньги наворачиват!

Уже пропели первые петухи, а в доме у Борцова пыль стоит столбом. В стайке пронзительно визжит оставленный без ужина Запоздалыш, помогая выводить плясуну заполошные частушки. Наконец, умаявшись, гулеваны вывалились на крыльцо — охолонуть. В бездонном озере неба гоготали пролетные гуси, на реке раздавались тоскливые гудки, от которых у хозяина дома защемило сердце: беднягу, оказывается, уже провожают в последний путь…

В обед Борцова разбудил громкий стук. Это дед Кудряш барабанит посошком в дверь. Василий, охая от головной боли, откинул крючок. Гость принес мешок сухого мха, хвастливо вывалил на середку горницы.

— Лебяжий пух! Настелим в гроб, мякко будет лежать.

Вытащил из кармана затравку — четушку, гордо поставил на неряшливый стол.

Эх, пей, народ,

Эх, пой, люди,

Кондрат придет,

Помирать будем!

У бобыля опять запрыгали губы. На улице светит солнышко, чирикают воробышки, картошка вон уродилась крупная, а его скоро не будет. И некому сироту пожалеть, окромя доброго деда Кудряша, на которого злые посельчане столько сплетней навешали — на кривой кобыле за неделю не обскачешь. А добрый дед Кудряш уже распоряжается по дому, где и что лежит. Достал рыжиков из погреба, нарезал красненьких помидорчиков, тянет хлебосольно налитую до краев чарку опечаленному хозяину:

— На-ка, сват — голубые кокушки, дерябни! Лекше будет думацца о смерти.

Пошли под завозню, где стоит в углу столярный верстак. Выбрали сколько надо смолистых досок. Одну из них дед Кудряш примерил к Василию и, довольный, прищелкнул языком:

— Самый раз!

Остругивать их не хватило запала: четушки было явно маловато, даже на старые дрожжи. Столярных дел мастера выдохлись на первой доске. Борцов сердито швырнул рубанок под верстак, отправился на почту и снял все свои сбережения. «К чему они? Скоро помру. Хоть погуляю напоследок!» — рассудил он. Купил ящик самускалки. Несет на плече по улице, собаки шарахаются в стороны, а подозрительно похожие на него ребятишки бегут рядом и дразнятся:

— Бобыль, бобыль! В штанах костыль!

Поселковые вдовушки лукаво гадают:

— Жениться Василий собрался?

— Куда там, жениться! У него, говорят, женилка не работает.

— Не работает, ага… — прыснула рыженькая бабенка. — Ведро воды унесет.

Вот уже проплыли на юг дружные гуси, со свистом тянут над рекой последние горсточки каменной утки. Картошка у бобыля не копана. Ботва полегла, почернела и ослизла — побили утренники. Некормленый Запоздалыш, жалобно похрюкивая, роется в огороде, взламывая рылом блескучую от инея корку земли. В доме у рассупонившегося Борцова все так же справляет праздник смерти голосистая хромка. Вскорости к траурной компании примазался сын деда Кудряша — Федя, подхватистый и жоркий на зелье. У отца гора с плеч — есть кому летать в сельпо.

С появлением Феди дела с гробом пошли в гору. В принципе он был готов, осталось смастерить крышку. Гроб покрыли лаком, выстлали мхом. Пьяный в стельку Василий примерил и остался доволен: в самую пору и мяконько.

— Жаль, крышки нет, а то бы сразу живьем заколотили, — посетовал дед Кудряш. — Деньжонки-то, Васюха, ишшо остались? — Закатил хитрющие глазки, шепча, стал загибать на руке пальцы, подсчитывая оставшиеся до похорон денечки. — Неохота с тобой, горемыка, расставацца, да чё поделашь — судьба! Девять ден отведем в рабочей столовой, а сороковик и полугодовик — у нас. Дом свой, пропашша душа, срочно продай, иначе плакали поминки. Давай шевелись, время поджимат.

— Не вздумай, Василий, продавать! — остерег настырный Федя. — Может, Бог даст, не помрешь. Если все будем в гроб ложиться да избы пропивать, от государства одни могилки останутся.

— Молчи, оголыш! — взъярился отец, хватаясь за посошок. — У него на лбу написано — умрет. Довякашь, лужена глотка, напушшу порчу — покатисся по ожёнкам до самого Алдана…

Борцов, на всякий случай, внимательно посмотрелся в осколок зеркала, приткнутый за доску над верстаком. Пощупал вспотевший от страха лоб, но зловещих знаков не обнаружил. И растерялся.

— Чё пялисся, как баба? — пристыдил окончательно рассердившийся дед Кудряш. — Не каждому дана колдовска влась. Это у меня зрение тако — сквозь землю вижу…

Снятые сбережения таяли как дым. Спевшаяся троица спешила, и крышка на гроб получилась коротковатой и косой.

Дед Кудряш в гневе оттаскал Федю за вихры.

— Ты, оголыш, опильвал доски, тебе и скоблить новые…

В наказание вечером сыну выпить не поднес. Федя от досады хлопнул дверью.

Василию стало жаль обнесенного. Смахнул рукавом набежавшую слезу с небритой щеки