Читать книгу "Как почти честно выиграть выборы - Ник Чизмен"

kheun maa hawn («вечер лающих собак»)[161].

Распространенность подкупа избирателей во многих новых многопартийных системах вызвала небывалый рост расходов на ведение избирательных кампаний. В 2017 году в Кении общие затраты на конкуренцию и агитацию для шести выборных должностей оценивались примерно в миллиард долларов[162]. Даже губернаторы на региональном уровне тратят дополнительно $6 млн, чтобы одержать победу[163]. А индийские политики во время избирательных кампаний 2014 года потратили около $5 млрд – дороже лишь заоблачная стоимость предвыборных гонок в США[164].

Дорого баллотироваться не только на пост президента. Перспективная политическая деятельница в Гане рассказала нам, что вместе со сторонниками потратила более $300 тыс., просто чтобы «заявить о себе» и выиграть место в парламенте, из-за чего оказалась на грани банкротства[165]. Проиграй она выборы, взятые кредиты было бы нечем отдавать. И хотя стоимость кампаний на местном уровне значительно ниже, кандидаты регулярно тратят впятеро (Бразилия), а то и вдесятеро (Нигерия) больше ожидаемых зарплат на посту[166].

Дороговизна избирательных кампаний ведет к нескольким важным последствиям. В новых демократиях с низкими уровнями развития, где высокая доля населения живет за чертой бедности, партии не могут рассчитывать на финансовую поддержку сторонников. Хотя многие из них хвастаются сотнями тысяч членов, особенно те, что находятся у власти и контролируют рабочие места, мало кто берет с людей членские взносы. В результате кандидатам приходится рассчитывать только на себя[167]. С одной стороны, это бремя ложится на их личные кошельки, а с другой у них появляется мотивация заключать альянсы с другими состоятельными гражданами. В свою очередь, это создает мощный фильтр, который трудно преодолеть кандидатам из низших слоев общества. Если в стране голоса покупаются, то богатство становится огромным политическим преимуществом.

Этот момент хорошо иллюстрируют трансформации африканских парламентов. В 1950–60-х годах большинство избираемых депутатов были местными лидерами или учителями. Эти социальные группы имели высокий статус, который политическая легитимность лишь укрепляла. В случае преподавателей играл роль высокий уровень образования, а в случае местных вождей – авторитет среди общины. Однако, когда стоимость избирательных кампаний начала расти, а избиратели стали все чаще требовать от кандидатов подключения к распределению ресурсов, вожди и учителя обнаружили, что не могут выдержать конкуренцию со стороны бизнесменов, у которых имелись личные источники финансирования[168]. В свою очередь, многопартийная политика в фальшивых демократиях часто напоминает конкурентную плутократию, где власть сосредоточена в руках богатых, а более бедные граждане почти не добираются до высоких политических постов[169].

Конечно, это справедливо и для многих развитых демократий, где партии слабы или разобщены, а значит, ответственность за финансирование кампании децентрализована и ложится на плечи отдельных кандидатов. Например, в США личное богатство для политического успеха не менее важно, чем в других странах мира. В 2012 году Дэвид Дьюхёрст, вице-губернатор Техаса, потратил $11 млн из личных средств, пытаясь занять место действующего сенатора-республиканца Теда Круза. Однако все жертвы оказались впустую. Круз все равно победил – отчасти потому, что его карманы оказались еще глубже. Но важно заметить, что избирательную кампанию текущего сенатора поддерживала консервативная лоббистская группа «The Club for Growth» – она самостоятельно потратила на телевизионную агитацию $5,5 млн. Учтем, что зарплата американских сенаторов составляет лишь $174 тыс. в год. Таким образом, Дьюхерст потратил сумму, равную зарплате сенатора за 63 года – и тем не менее проиграл[170].

Однако последствия такого ведения избирательных кампаний особенно разрушительны в новых демократиях, поскольку в государствах со слабыми правовыми нормами политики более уязвимы перед соблазнами коррупции. В США нужда в мобилизации денежных средств вынуждает кандидатов тесно сотрудничать с могущественными жертвователями, которые оплачивают их кампании. А это открывает крупному бизнесу доступ к власти, подрывая дух демократии[171]. В таких странах, как Армения, Нигерия и Украина, аналогичное давление приводит к симметричным последствиям, а кроме того, создает поле для злоупотреблений: ресурсы незаконно перенаправляются на посторонние цели[172]. Это же, в свою очередь, дает правящей партии внушительное преимущество перед оппозицией. Предаваться коррупции куда легче, если вы можете торговать доступом к власти, а вашим оппонентам продавать нечего, а следовательно, и привлекать инвесторов гораздо сложнее.

Правительство и оппозиция

Важно помнить, что скупка голосов – не прерогатива правящей партии. Во многих странах оппозиционные партии также активно вкладываются в подкуп избирателей, особенно в своих базовых регионах. К примеру, на выборах 2017 года в Армении наблюдатели обнаружили, что обе основные партии раздавали своим сторонникам наличные[173]. Эти выборы были первыми с тех пор, как страна перешла от президентской системы к парламентской. Инициатором реформы был президент Серж Саргсян. Он принял это решение, чтобы не пришлось уходить с поста главы государства, когда в 2018 году закончится его второй срок. Внедрив парламентскую систему и заняв должность премьер-министра, Саргсян стремился продлить свою власть[174].

Как видно из этой предыстории, Саргсян не относился к людям, которых на пути к достижению цели способны остановить какие-то правила. В последовавшей предвыборной гонке активно раздавались наличные, чтобы обеспечить его Республиканской партии достаточное количество мест в парламенте и сформировать нужное ему правительство. Журналист «Радио Свобода» Сисак Габриелян выяснил, что в день выборов из офиса Республиканской партии в Ереване выходили люди с наличными в руках. Когда он озвучил этот факт партийным чиновникам, на него набросились сторонники правящей партии[175].

Однако Саргсян не всегда добивался, чего хотел. Вокруг Гагика Царукяна, бывшего армрестлера и одного из богатейших людей страны, сложилась оппозиционная коалиция, неплохо обеспеченная финансированием. Теперь покупать голоса могла и она[176]. И хотя основные коалиции спорили по многим вопросам, касающимся коррупции, цен на газ, национальной безопасности, их кампании делали акцент на индивидуальных кандидатах и их обещаниях избирателям, а не на политических платформах или законодательстве[177]. В общей сложности наблюдатели зафиксировали 90 случаев скупки голосов, в основном со стороны двух главных альянсов, но, скорее всего, это была лишь верхушка айсберга, учитывая скромный размер наблюдательских миссий[178].

Однако, хотя оппозиционные группы, включая альянс Царукяна, могут участвовать в подкупе избирателей, в отличие от правительства они сталкиваются с двумя препятствиями. Это означает, что в целом данный вид фальсификаций все же работает на пользу текущей власти. Во-первых, избирательные комиссии могут получить указание выборочно следить за соблюдением правил – наказывать проступки оппозиции, но закрывать глаза на аналогичные действия правительства. В фальшивых демократиях главы избирательных комиссий, как правило, назначаются президентом и правящей партией, в противовес международным стандартам[179]. Во-вторых, очень редко комиссии получают заранее согласованный и зарезервированный бюджет – обычно они зависят от министра финансов и других чиновников, организующих выборы.