Читать книгу "Мой полицейский - Бетан Робертс"

думаю, ты наверняка это знал.

Том посмотрел на меня с притворным вниманием.

– Я полагаю, что это… были бы веснушки.

Моя рука поднялась к носу.

Ты легонько рассмеялся:

– Очень красивые веснушки.

Я все еще зажимала нос.

– И твои прекрасные рыжие волосы, – добавил Том с извиняющимся взглядом в мою сторону. – Я бы их запомнил.

Когда мы уезжали, ты помог мне надеть пальто и пробормотал:

– Твои волосы действительно очень запоминающиеся, моя дорогая.

Сейчас трудно точно вспомнить, что я чувствовала к тебе в тот день, после всего, что произошло с тех пор. Но, думаю, ты понравился мне тогда. Ты с таким энтузиазмом говорил о своих идеях относительно музея: хотел, чтобы это было открытое место, – используя слово «демократичный», – где всем будут рады. Ты планировал серию обеденных концертов, чтобы привлечь новых людей, и хотел, чтобы в галерею приходили школьники. Даже предложил, чтобы я помогла тебе с этим, как будто это было в моей власти – изменить систему образования. Ты почти заставил меня поверить в то, что я могу это сделать. Тогда я была уверена, что ты не до конца понимаешь, какой шум и беспорядок может создать группа детей. Тем не менее мы с Томом увлеченно слушали. Если другие посетители кафе вдруг поглядывали на вас или вытягивали шеи в ответ на резкую ноту, которую порой издавал твой голос, ты просто улыбался и продолжал, уверенный, что никто не сможет обидеться на Патрика Хэзлвуда, чьи манеры безупречны; и сам он ничего не принимал за чистую монету. Вот что Том сказал мне в самом начале: «Он не делает никаких выводов только из-за того, как ты выглядишь». Ты был слишком любезен для этого.

Ты понравился мне. И Тому ты тоже нравился. Я могу утверждать это потому, что он слушал. Подозреваю, что так всегда было между вами. Когда вы говорили, Том был весь сосредоточен. И чрезвычайно внимателен, как будто боялся пропустить ключевую фразу или жест. Я могла видеть, как он буквально проглатывает твои фразы большими глотками.

Когда мы ушли от тебя в тот обеденный перерыв, стояли в дверях музея, и Том хлопнул меня по плечу.

– Разве это не забавно? – сказал он. – Ты все это начала, Марион.

– Что все?

Он вдруг показался застенчивым.

– Ты будешь смеяться.

– Не буду.

Он засунул руки в карманы.

– Ну, это своего рода самосовершенствование. Ну, знаешь, мне всегда нравились наши разговоры: об искусстве, книгах и всем остальном, – а теперь Патрик мне тоже помогает.

– Помогает?

– Совершенствует мой ум.

После этого на несколько месяцев мы стали настоящим трио. Я не уверена в том, насколько часто вы виделись в Томом наедине, – подозреваю, раз или два в неделю, в зависимости от того, насколько позволяли его полицейские обязанности. И то, что Том сказал о самосовершенствовании, было правдой. Ты никогда не смеялся над нашим невежеством и всегда поощрял наше любопытство. С тобой мы ходили в «Купол» послушать концерт Элгара[22] для виолончели, смотрели французские фильмы в кинотеатре Gaiety (который я вообще ненавидела: так много красивых, несчастных людей, которым нечего друг другу сказать) и спектакль «Куриный суп с ячменем»[23] в Королевском театре, и ты даже пробовал знакомить нас с американской поэзией – тебе нравился Каммингс[24], но ни Том, ни я не зашли так далеко.

Однажды январским вечером ты повез нас всех в Лондон, чтобы увидеть «Кармен», потому что очень хотел, чтобы мы послушали оперу, и ты решил, что эта история о похоти, предательстве и убийстве – хорошее начало. Помню, Том был в костюме, который он надевал на свадьбу своей сестры, а у меня была пара белых перчаток, которые я купила специально, думая, что они обязательны для оперы. Они оказались маловаты, и мне все время приходилось сгибать пальцы, потому что они были стянуты вискозой. Ладони вспотели, хотя ночь была морозная. В поезде вы, как обычно, разговаривали с Томом о деньгах. Куда бы мы ни пошли, ты всегда настаивал на оплате счета, а Том всегда шумно протестовал, вставая на ноги и роясь в карманах в поисках мелочи; иногда ты позволял ему платить, но делал это, открыв рот и нетерпеливо потирая лоб.

– Здравый смысл подсказывает мне, Том, что это должен сделать я…

Теперь Том настаивал на том, что раз он работает полный рабочий день, хотя еще и на испытательном сроке, то должен, по крайней мере, заплатить за себя и за меня. Я знала, что вмешиваться в этот разговор бесполезно, поэтому возилась со своими перчатками и смотрела, как Хейвордс Хит[25] проскальзывает мимо окна. Сначала ты отмахнулся от него со смехом и с дразнящим комментарием («Ты можешь быть в долгу передо мной, как тебе? Я поставлю тебя на счетчик»), но Том не остановился – он вытащил бумажник из кармана пиджака и начал отсчитывать банкноты.

– Сколько, Патрик?

Ты сказал ему убрать их и не доводить ситуацию до абсурда, но он все же помахал деньгами и сказал:

– Предоставь это мне. Только раз.

В конце концов ты повысил голос.

– Послушай, они стоят почти семь фунтов каждая. А теперь оставь эту тему в покое и помолчи.

Том уже сказал мне с гордостью, что зарабатывает около десяти фунтов в неделю, и поэтому я, конечно, знала, что ему нечего будет ответить тебе.

Мы молчали до конца пути. Том поерзал на стуле, сжимая на коленях листок с записями. Ты смотрел на проплывавшие мимо поля, твои глаза сначала были холодными от гнева, а затем – напряженными от раскаяния. Когда мы подъезжали к Виктории[26], ты смотрел на Тома каждый раз, когда он дергался, но он отказывался ловить твой взгляд.

Мы деловито протискивались сквозь толпу, ты следовал за Томом, крутил зонтик в руках, облизывая нижнюю губу, как будто собирался извиниться, но так и не решился. Когда мы спускались по ступеням к станции метро, ты коснулся моего плеча и тихо спросил:

– Я взорвался и все испортил, не так ли?

Я смотрела на тебя. Уголки твоего рта были опущены, а глаза казались безумными от страха, и я напряглась.

– Не будь идиотом, – отчеканила я и пошла дальше, взяв Тома за руку.

В тот первый раз Лондон показался мне шумным, дымным и грязным. Лишь позже я оценила его красоту: шелушащиеся на солнце платаны, порывы ветра на платформе метро, звон чашек в кофейнях, скрытность Британского музея с Давидом и его фиговым листочком.

Помню, как