Читать книгу "Остановись, мгновенье… - Виктория Самойловна Токарева"

женщина, и у меня мама есть. Хорошо, что я выскочила из-под колес и уцелела. Меня спасла профессия.

И Любу тоже спасла профессия. Талант удержал ее на краю пропасти.

Сын Колька ушел из жизни в двадцать пять лет, оставив после себя двух дочек.

Этой темы я не хочу касаться. Мне страшно себе представить, ЧТО пережила Люба и как это вообще можно пережить.

Люба назвала сына Николаем в честь святого Николая Угодника.

Во время блокады ее муж (был такой) обезумел от голода, отобрал у нее хлебную карточку и выгнал из дома. Люба вышла во двор, села на лавочку, собралась умирать и вдруг увидела бедно одетого мужичка в ушанке с темным, как будто загоревшим лицом. Он остановился рядом и проговорил: «Есть будешь мало, но выживешь. Жить будешь долго и станешь любимой людьми».

Проговорил и ушел. Голодная Люба решила, что у нее галлюцинации. Она пошла в церковь, которая находилась неподалеку. Идти далеко у нее не хватило бы сил.

В церкви она подошла к иконе Николая Угодника и вдруг в темном лике святого узнала мужичка в ушанке. Значит, Николай Угодник посетил ее в минуты роковые.

Люба назвала своего сына Николаем.

Предсказания святого сбылись. Люба прожила восемьдесят один год и была любима народом. Образ, созданный ею в кино, оказался понятен и мил. И совпадал с судьбою многих и многих простых русских женщин.

Однажды я посетила ее могилу и поразилась: могила была завалена цветами, высокая гора цветов, как стог сена. Внизу лежали подвядшие, а сверху свежие.

Люди шли и шли. Актриса Любовь Соколова стала для них практически святой. Все перенесенные ею страдания легли в фундамент ее образа. Не пропали даром.

Может быть, Люба изначально была задумана как святая, недаром ее посетил сам Николай Угодник. Любе выпало много испытаний, но Бог испытывает тех, кого он любит.

«Совсем пропащий»

Этот сценарий – экранизация книги Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна».

Меричка (мама Гии) обожала Марка Твена. Она и уговорила сына снять эти приключения.

Встал вопрос: с кем работать? Выбор пал на меня. Я была молодая, выдерживала любую нагрузку, и привлекательная. Приятно посмотреть.

Меня одобрял Николай Дмитриевич, отец Данелии, и однажды, проходя мимо комнаты, где мы работали, кинул мне яблоко. Я поймала. Отец Данелии – генерал Метростроя, мощный, значительный человек, и вдруг – кинул мне яблоко, как жонглер, и я поймала. Сказка!

Спрашивается, а как же мой муж? Он делал вид, что ничего не замечает. Он выжидал.

О разводе я не думала. Как это возможно? Хлопнет дверь, и мы с Игорем чужие люди? Нет. Это нереально.

Шила в мешке не утаишь. По Москве ходили разговоры. Дошли они и до Сонечки.

Она спросила у Игоря:

– Почему ты с ней не поговоришь? (С ней – это со мной.)

Сонечка придавала большое значение беседе: если сказать «возьми себя в руки», то все тут же наладится и встанет на свои места.

Игорь ответил:

– Если я начну с ней говорить, то рискую услышать то, чего не хочу знать.

А Лева, который присутствовал здесь же, сказал:

– Если она так поступает, значит, не может иначе.

Он был прав. И благороден.

Я искренне любила Соню и Леву. И я понимала, что приношу горе в их чистую и безмятежную жизнь. Но что я могла сделать против цунами? Где-то я прочитала, что во время цунами в потоке плыли рядом удав, человек, тигр и собака и каждый не обращал на другого никакого внимания. Каждый боролся только за свою жизнь.

Стихия.

«Совсем пропащий» запущен в производство. На главные роли приглашены Евгений Леонов и Вахтанг Кикабидзе.

Действие происходило на Миссисипи, то есть в Америке. Америку Данелия нашел в Прибалтике.

Съемки проходили в Риге. Я в это время жила в писательском Доме творчества на Рижском побережье.

Лето. Море. Сосны. Счастье.

Однажды утром я вышла на балкон, и меня опалила радость жизни. Я села и написала Данелии письмо, в котором были лето, море и жар счастья. Зачем письмо? Чувства перехлестывали берега. Надо было их зафиксировать. Писательская привычка. Я знала, что никогда больше не буду ТАК счастлива и не смогу ТАК выразить. Я напечатала письмо на машинке в двух экземплярах. Еще одна писательская привычка.

Данелия приезжал каждый день после съемок. Я отдала ему первый экземпляр. Второй оставила себе. С точки зрения литературы письмо было маленький шедевр. А шедеврами не раскидываются, поэтому я оставила себе второй экземпляр.

Это письмо имело неожиданное продолжение.

Через много лет в конце своей жизни Данелия неожиданно позвонил мне и спросил:

– У тебя есть копия того письма?

– Какого письма?

– Которое ты дала мне в Риге.

– Есть, – вспомнила я.

– Отдай мне, – попросил Данелия.

– Зачем?

– Ты понимаешь, я положил твое письмо во внутренний карман своего выходного костюма, а письмо пропало.

– А зачем оно тебе?

– Я хотел, чтобы меня в этом костюме похоронили вместе с письмом.

– Ты что, умирать собрался?

– Нет. Но когда-нибудь соберусь. В могиле холодно. Твое письмо будет греть.

– Оно сгорит вместе с костюмом.

– Пепел останется.

– Я поищу… – пообещала я.

– Найди, пожалуйста.

Я положила трубку и застыла как соляной столп. Я не думала, что его чувства столь глубоки и долгоиграющи. Он пронес их через всю жизнь и дальше.

Фильм «Совсем пропащий» был закончен. И одновременно с этим у Советского Союза испортились отношения с Америкой. Опять возник Ермаш, но уже не в монтажной комнате, а в смотровом зале Госкино.

Ермаш потребовал переделать финал. Имеющийся финал был смешной и грустный. Он вызывал сшибку в душе. Хотелось улыбаться сквозь слезы. Но, поскольку отношения великих держав испортились, надо было как-то обозначить в финале наше советское преимущество.

Бедный Данелия ломал голову, но пришлось обозначить. Ничего не придумывалось. Данелия вложил в текст Гека какие-то политкорректные слова, которые начисто сломали финал. Но выхода не было. Или так, или никак.

Данелия все понимал, но из двух зол надо было выбирать меньшее. Меньшее зло – это поправки. Он их принял.

Конец – делу венец. А здесь – ни конца, ни венца.

В дальнейшем, когда я хотела испортить Гие настроение, я касалась именно этого постыдного эпизода. Я добивалась того, что хотела. Всякий раз у него портилось настроение, он становился хмурым, лицо чернело, и мы ругались всласть. На полную катушку.

Ссоры – это составляющая часть любви.

Наши разборки были взрывные, абсолютно сицилийские. Жаль, что я их не записала.

Помню, однажды я выкрикнула:

– Когда ты помрешь, я приду и плюну на твою могилу!

Он