Читать книгу "Принцесса пепла и золы - Хэйлоу Саммер"

Этци в обнимку с Наташей сидит внизу, в холле, и наблюдает за мной. Выражение ее лица выглядит опасно недовольным, но она молчит, пока мы с моей шваброй не доходим до самой нижней ступеньки.

И тогда она вдруг говорит:

– Всегда одно и то же. Я все делаю правильно, а Каникла делает одни глупости. Но кому в итоге достается все внимание? Этой марципановой свинье! Я так стараюсь! Забочусь о своей фигуре, стремлюсь получать хорошие оценки, держу осанку! Но в итоге мама всегда сидит у кровати Каниклы и гладит ее толстые ручки.

– Потому что Каникле это необходимо, – говорю я, отжимая тряпку над ведром. – Ты сильная, Этци, тебе не нужно, чтобы тебя гладили по руке.

Я беру ведро и иду на кухню. Не жду, что Этци прокомментирует то, что я сказала, а если ответ и последует, это наверняка будет что-то злобное. И тем более удивляюсь, когда она поднимает голову и задумчиво смотрит на меня.

– Как и ты, – бормочет она. – Тебе это тоже никогда не требовалось.

Когда солнце, днем отвоевавшее себе небо, медленно исчезает за верхушками леса, лицо Каниклы снова становится нормальным. Мои сестры надевают бальные платья: их щеки краснеют от волнения, локоны завиты и уложены на голове. На них фамильные драгоценности моей мачехи, которые та когда-то привезла из далекой страны, навсегда покинутой ею ради того, чтобы последовать за моим отцом. Мачеха стоит перед дочерями, сложив руки на груди.

– Сокровища мои, вы чудесно выглядите!

Этци и Каникла польщенно хихикают, и их щеки краснеют еще сильнее. Арендованный кучер уже ждет на крыльце – пора. Я желаю им троим хорошо провести время на балу, а моя мачеха советует мне лечь спать пораньше, ведь у меня был напряженный день. Кто ее не знает, возможно, и счел бы это издевательством, но я вижу в этом непривычную степень доброты. Словно она попыталась на мгновение представить, что происходит со мной.

Карета отъезжает, и я облегченно вздыхаю. Наконец-то! Три ночи подряд я трудилась над своими волосами, а днем прятала их под платок, чтобы сестры не заметили, как мои локоны блестят. Когда я сегодня вечером провожу гребнем по длинным прядям, зубцы расчески не встречают заметного сопротивления. Я сделала это!

Я заплетаю волосы, закалываю их и укладываю в прическу, умываю лицо и руки, избавляясь от остатков пепла и золы, а потом надеваю новое платье. И когда собираюсь надеть белые полусапожки Помпи, слышу громкий визг, который безошибочно приписываю своей фее-крестной.

Ах да, думаю я. Наташа.

Но в следующий миг вспоминаю, что мачеха заперла Наташу и Гворрокко в гостиной, дабы их шерсть и когти в последний момент не разрушили то, что заняло столько времени, чтобы приобрести достаточно подобающий вид. Значит, Наташа не могла запрыгнуть на мою фею! Но что же тогда случилось?

Я высовываюсь из окна и вижу, как моя фея с голубым огоньком над остроконечной шляпой удивительно проворно несется через сад с двумя ведрами в руке, к водостоку и обратно.

– Клэ-э-э-ри-и-и! – снова визжит она! – Гори-и-и-и-и-им!

Я забываю обо всем – о бале, туфлях и о том, что на мне надето мое новое платье. Бегу вниз по ступеням своей башни, и мое сердце бешено стучит, готовое выпрыгнуть из груди. Откуда огонь? В голову приходит только одно объяснение: Наташа и Гворрокко снова напали друг на друга, перевернули салон вверх дном и что-то затянули в камин. Раньше такое уже случалось: шелковый палантин Этци загорелся моментально.

На последнем отрезке пути я уже ничего не соображаю. Я мчусь, пока, совершенно запыхавшаяся, не добираюсь до двери в салон. Хочу рвануть ее на себя, но дверь заперта, а ключа в замочной скважине нет. Слышу, как кричит, моля о спасении своей жизни, Гворрокко, но от Наташи – ни звука. Ключ – где он?

Конечно, в домашнем платье моей мачехи, в правом кармане. Я снова мчусь вверх по лестнице, обыскиваю ее комнату в поисках вещи, нахожу ее на полу ванной и достаю ключ. Обратно на первый этаж, к двери, которую открываю трясущимися руками. Дым клубится мне навстречу; и мимо меня, стремясь оказаться в безопасности, проносится большое рыжее пятно. Гворрокко жив, с облегчением отмечаю я.

Фея-крестная выбила стекло и теперь выливает внутрь салона воду из обоих ведер. Она, должно быть, зарядила воду магией, потому что жидкость прыгает туда-сюда и успевает спасти от огня три стула и часть стола.

– Я принесу еще! – кричит мне она. – Ты должна мне помочь!

Я хочу это сделать, но тут обнаруживаю на полу под окном продолговатое тельце с распростертыми лапками.

– Наташа! – кричу и бегу в дым, чтобы спасти ее.

Маленький пушистый зверек выглядит чудовищно безжизненным, когда я хватаю его в руки, выбегаю из комнаты и уношу прочь. На кухне аккуратно кладу Наташу на подушку, которая обычно представляет из себя личную лежанку Гворрокко. После недолгого колебания, в течение которого я понимаю, что в данный момент ничего больше не могу для нее сделать, бегу обратно в салон.

Мне не дано заряжать воду магией, но в салоне я нахожу одну вещь, которая никак не перестает гореть: это опрокинутая масляная лампа, содержимое которой вылилось на ковер. Вот откуда, видимо, распространился огонь. Я переворачиваю пустой чугунный котел, в котором мы храним дрова, качу его по комнате и накрываю им пролившуюся масляную лампу, чтобы потушить огонь.

– Вот! – кричит моя фея, вернувшаяся с двумя другими ведрами воды. – Возьми!

Она через окно протягивает мне ведра, я выливаю жидкость там, где это наиболее необходимо, поражаясь тому, как храбро заколдованная вода борется с пламенем и впитывает дым, пока окончательно не испаряется. В ожидании следующей порции воды я пытаюсь потушить те островки пламени, что поменьше. Не знаю, сколько времени это занимает, но в какой-то момент мы справляемся: пламя гаснет, все окна и двери открыты, дом спасен.

Я облегченно смахиваю с лица копоть, следы пара, пепла и дыма, снова и снова заходясь в приступах кашля. И только когда мой кашель стихает, я вспоминаю о Наташе. Мчусь на кухню и вижу Гворрокко, который, притаившись, лежит около подушки и смотрит на Наташу, как на мышь, которую нужно загипнотизировать.

Наташа по-прежнему лежит на спинке, но одна из ее задних лап начинает подергиваться. Я подхожу ближе, очень осторожно, и замечаю, что глаза ее открыты. Усы зверька шевелятся, и я вижу, как она моргает.

– Ты жива! О, как я рада!

Позади меня в кухню входит моя добрая фея.

– Призрачных желаний, дитя мое! – тихо и устало произносит она.

– Возблагодарим призраков, добрая фея.

Мы обе это знаем, но никто из нас не произносит. Бал для меня закончен – мое платье мокрое, черное и частично сожженное. Заклинание, превратившее его в вечернее платье, разрушилось и больше не действует. Мечты о бале были прекрасным сном. Теперь ему пришел конец.

9

– Мне так жаль! – говорит моя фея, когда я выхожу в темноту ночного сада. Дождь и утренняя сырость исчезли; на небе виднеются лишь редкие облака, рваные края которых скудно освещаются лунным сиянием. Кое-где вспыхивают и гаснут звезды.