Читать книгу "Вам и не снилось - Галина Щербакова"

– А что хуже?

– А я знаю? Оба лучше.

– Ромка! Давай умрем вместе!

– Согласен! Через сто лет.

– А я согласна и через пятьдесят.

– Мало, старушка, мало… У меня очень много несделанного.

– Я тебе помогу. Тем более что у меня сделано все. Я просто не знаю, что мне целыми днями теперь делать… А! Знаю! Буду слушать твою пластинку.

– Юлька! Ты все-таки потихонечку учись…

– Зачем, Роман, зачем? Я не вижу в этом никакого смысла.

– Ради меня…

– Я ради тебя живу, а ты говоришь – учись…

– Юлька!

– Рома! Не уезжай! Бабушкам все равно полагается умирать…

– Юлька!

– Ромка! Они все против нас! Все!

– Да нет же… Это стечение обстоятельств.

Алена ворвалась в класс как сумасшедшая и швырнула в Юльку портфель.

– Это от тебя его, как от чумы, выслали. Это все ты!

Юлька смотрела, как выкатываются из Алениной сумки-портфеля ручка, карандаши, банка сгущенки и батон в полиэтиленовом пакете. Потом Алена наконец увидела всех. Она оседлала первую парту и произнесла речь.

– Эта штучка, – тычок в Юлькину сторону, – не дает человеку учиться. Отсюда, – тычок в сторону класса, – его спасли. Так она и там ему не давала покоя. Это, по-твоему, любовь? – Юлька ошалело смотрела на нее. – Любовь – это когда берегут. Но с такой убережешь! – И тут Алена зарыдала, просто, по-бабьи.

И к ней все кинулись. А к Юльке не кинулся никто, никто не остановил ее, когда она пошла к двери.

И тогда выступил Сашка. Он говорил, как убивал.

– Ты противна всем этими своими слезами. Посмотри на себя. Чего добилась? Просто она взяла и ушла. Потому что рядом с тобой ей делать нечего. Она не завопит дурным голосом тебе в ответ. Она не такая. Она из тех, кто уходит. Ты из тех, кто орет. Улавливаешь разницу?

Таня потом скажет: у меня появилась одна возможность убедиться, что в этом возрасте симпатии отдаются не самым умным и не самым сильным, а тем, кто в данный момент эмоционально убедительней. Какая-то повальная тяга к обнаженному чувству, даже если под ним спектакль, розыгрыш. Идет быстрый клев на искренность. Любую. Любого качества. Любой густоты и наполненности. Поэтому-то класс так мгновенно перекинулся на сторону Саши.

– …А что там было на самом деле, братцы?

– Тебе-то что? Было – не твое, не было – не твое…

– Просто любопытно, что происходит с современниками?

– Старшие бьют младших. Закон детсада.

– Все-таки? Все-таки? Все-таки?

– А я кретин. Думал, все чисто, как в операционной. Математический уклон, бабушкин инсульт. А это все туфта? Смысл?

– Нельзя любить до положенного срока!

– Они идиоты. Такие вещи надо прятать. Предков надо обманывать, заливать им сироп.

– Предки тоже пошли ушлые. Придешь домой – тебя и обнюхают и общупают.

– Так я и дам! Пусть попробуют! Я свободный человек в свободной стране.

– Вот и попробуй приведи свою подругу и оставь ночевать.

– Зачем ночевать? У нас тесно. Но если мне что надо…

– Надо уметь себя защищать. А Роман всегда был гуманистом.

– Это что, уже ругательство?

– А ты только сейчас на свет народился? Знаешь, какой есть у людей принцип: кто не кусает, тот не живет. Вот такие челюсти вставляют, чтоб кусать, на электронной технике, захват метровый, ам – и нету гуманиста.

– Вот Алена. Типичный представитель нашего времени, пришла и съела Юльку. Просто так, за здорово живешь. Вкусно, Алена?

– Бросьте, – вмешалась Татьяна Николаевна. – Наговорились! У вас не челюсти – языки на электронике, не устают.

– А что вы, как педагог, думаете по этому поводу?

– Я не думаю. Я не знаю. Я первый раз слышу, что Роман уехал. Откуда я могу это знать?

– Ха! А по Юльке не видно?

Сказать Тане было нечего…

Так случилось, что она знала ленинградских родственников Романа. В позапрошлом году зимой она ездила в Ленинград с бывшим другом Мишей Славиным. Планировалось изысканное аристократическое турне – с гостиницей, Эрмитажем, БДТ и прочая, прочая, но все мечты нокаутом победила действительность. В гостинице мест не было, а если бы и были, им бы их все равно не дали: в паспорте не было необходимых штампов. Пришлось что-то искать. И нашли. Танин друг – раскладушку в коридоре, которую любезно выставила администраторша «Москвы». (С каким злорадством она на Таню посмотрела! Просто откусила электронной челюстью кусок причитающегося лично Тане счастья и не подавилась.) А Тане тогда пришлось воспользоваться адресом, который почти силой навязала Вера: «На всякий случай!» Она была обречена на изысканный домашний сервис и бесконечные семейные разговоры. Таню убила Верина родня. Убила их всепоглощающая уверенность в правильности своей жизни и своего предназначения. То есть ни грамма сомнения ни в чем! Даже безвременные смерти и потери в их родне воспринимались как нечто исключительно закономерное. Кто умер – тому надо было умереть. Кто жив – тому надо жить. Большая квартира была олицетворением этого удручающего оптимизма. Всюду по стенам висели портреты улыбающихся, смеющихся, хохочущих людей. Портреты красиво перемежались яркими грамотами и дипломами только первых степеней. Центром семьи была бабушка, вернее, мать. Бабушка была в курсе всего, читала все газеты и откликалась на все события письмами в редакцию: «Им надо знать мнение народа». У бабушки в жизни было одно слабое место – Вера. Младшая дочь жила не так активно, как бы хотелось бабушке. «Это от веса? Скорее всего». И она доставала Верины фотографии, где Вера улыбалась, смеялась, хохотала. С мячом и без, в купальнике и длинном платье для хора, Вера одна и Вера в коллективе. Но всюду Вера – стройная и смеющаяся.

– Это роды, – со вздохом говорила бабушка.

А поскольку родами появился Роман, то, естественно, он должен был являть собой компенсацию за несколько утраченный Верой оптимизм.

– Переехали бы они к нам, – говорила бабушка Тане, – и мы бы быстро вернули им эликсир бодрости. Вы знаете, когда я у них, Костя просто подымается из праха… У них тогда другой климат. А Ромасик ходит колесом от радости…

Таня едва выжила те четыре ленинградских вечера. «Каково там сейчас Роману! – думала она. – И что, действительно предынсультное состояние? У бабушки?!»

Таня звонила в дверь Лавочкиным и уже знала – ничего не случилось. Вера пела в полный голос, и было слышно по тому голосу, что у нее хорошее настроение. Она открыла ей и замерла: то ли от удивления приходу уже бывшей учительницы сына (с чего бы это!), то ли от предчувствия, что так просто Таня не пришла бы, значит?.. Значит, что? Что все это значит? А Таня смотрела на ее прическу, на это похожее на торт сооружение из лакированных, или, как говорят парикмахерши, «налаченных» колбасок с затвердело загнутой прядью на лбу. Тупейный Ренессанс. Символ жизненного благополучия. Апофеоз оптимизма.