Читать книгу "Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова"

Разумеется, «всепроникающие» практики покровительства – обычное явление почти во всех обществах, особенно в обществах, где наблюдается очевидное неравенство[104]. Возможно, основным отличием российского протежирования от системы, существовавшей в то время, например, в Великобритании, было то, что в последнем случае непотизм и патронат были глубоко встроены в политику парламентских выборов, партий и дебатов. Беззастенчивое использование покровительства для достижения политических успехов было основной причиной отрицательного отношения британского общества к этому феномену[105]. Хотя в России покровительство, безусловно, также могло быть политическим, значительно большее количество людей прибегало к нему как к удобному инструменту, позволявшему упрочить свое положение в ситуациях, когда формальные общественные институции функционировали недостаточно эффективно.

Написанное Андреем в 1866 году письмо вновь показывает, какая огромная дистанция существовала между скромным провинциальным землевладельцем и проживавшим в городе более высокопоставленным дворянином, в данном случае – московским врачом в генеральском чине Василием Павловичем (Власовым или Басовым, подпись неразборчива). Андрей начинает письмо подобострастно: «Пишущий строки сии, семидесятилетний старик коленнопреклоненно умоляет Вас о величайшей к нему Милости». Андрей просит о возможности посетить генерала в Москве, чтобы показать ему внука, Ивана Рогозина, которому тогда было восемнадцать и чье здоровье было серьезно подорвано травмой ноги, полученной при падении из повозки годом ранее. Выражая в конце письма надежду, что доктор по крайней мере сможет успокоить душу старика, Андрей добавляет искренний, но также написанный с явным расчетом сыграть на чувствах врача постскриптум. Всего лишь два дня назад, писал Андрей, он потерял свою супругу, с которой прожил сорок шесть лет, «попечительницу» семьи, и «на смертном одре она много горевала о том, что внук должен остаться на всю жизнь калекой». Врач возвратил письмо Андрея с пометкой на полях: «Имею честь ответствовать, что, по всему вероятию, в декабре буду находиться в Москве. Ваш покорнейший слуга». Записка врача составлена в вежливых выражениях, но пара строк в ответ на длинное, проникновенное, умоляющее письмо – свидетельство непреодолимой социальной дистанции между двумя людьми[106].

Система оказания протекции также оказалась совершенно бесполезна для Андрея и в еще одном случае, возможно, потому, что у него не было нужных связей и он не пожелал дать взятку. Стремясь исследовать корни своего рода с помощью «Герольдии» (Департамента герольдии Правительствующего сената), он писал: «…думаю, что в Герольдии все мои документы лежать будут под спудом: ибо без прилагательного существительного не отыщешь». То был его шутливый способ признаться, что чиновникам Герольдии нужно от него нечто большее. Хотя у Андрея было необходимое свидетельство от местного предводителя дворянства и он оплатил тридцатирублевую пошлину, он заметил, что «а вить в Герольдии белинькой четвертной не возьмут. Там потребуются единицы с двумя нулями; а это мне не к году»[107]. Возможность использовать систему покровительства ограничивалась не только местом человека в социальной иерархии, но и глубиной его кошелька.

Если сравнивать с высшей аристократией, то о более скромных дворянах (в число которых входили Чихачёвы и их друзья), живших исключительно в деревне и имевших мало – или вовсе никакого – влияния на государственные дела (выросшие в деревне молодые люди обычно служили в низших офицерских чинах и рано выходили в отставку), известно гораздо меньше. Если собрать все истории, услышанные Чихачёвыми от друзей и родственников и сохранившиеся в документах и переписке, и добавить к ним собранные Андреем сведения, справочники той эпохи и сочинение, опубликованное Николаем Владимировичем Фроловым, то можно будет составить себе довольно основательное представление о жизни провинциального помещичьего общества.

Дворяне Владимирской губернии составляли ничтожно малую долю ее населения; лишь половина из них имела статус потомственных дворян и была ровней Чихачёвым. В большинстве своем они, как писал Андрей о провинциальных дворянах наподобие себя самого, были «люди слишком середней руки»[108]. Помещики Владимирской губернии уступали в богатстве купцам и промышленникам, но в 1852 году семь дворянских усадеб губернии (в том числе и два поместья родственников Чихачёвых, деревня Танеева Кстово и принадлежавшее Языкову Минаково) были выделены как «находящиеся в прекрасной степени»: отчасти из‐за большого количества скота, что способствовало удобрению почвы, в некоторых местах делая ее качество сопоставимым даже с «черноземными» регионами. На выставке 1846 года Танеев и несколько других выдающихся землевладельцев (включая князя Голицына) получили награды или похвальные листы за успешное выращивание «разнородных тяжеловесных хлебных растений»[109]. Другое поместье Танеева, Маринино, описывалось Фроловым как «центр местной светской жизни». Хозяйка этого поместья, Наталья Танеева, владела впечатляющей библиотекой и в 1832 году поддержала проект учреждения губернской библиотеки[110]. Хотя таких дворян было немного, им были присущи чувство собственного достоинства и дух новаторства.

В 1850 году в «почтовых сношениях» с астраханским землевладельцем Владимиром Копытовским Андрей переписал для своего приятеля перечень всех деревень и землевладельцев Ковровского уезда, дав бесценное демографическое описание дворянства этой небольшой территории, сопоставимой с английским или американским графством[111]. Андрей перечислил всего семьдесят деревень, двадцать из которых были населены государственными крестьянами. Описывая как государственные деревни, так и те, что находились в частной собственности, Андрей уточнил, что в некоторых из них насчитывается до 650 крестьянских дворов, но в большинстве – от трех до пятидесяти. Пятьдесят деревень, принадлежавшие частным лицам, были разделены между 159 семьями (деревни часто дробились на дворы, поля и леса, которыми из‐за разделения наследства и продажи долей имущества владели разные люди). Андрей отметил, что из этих 159 землевладельцев лишь тридцать проживало в уезде (включая Чихачёвых). Однако в перечень 129 «отсутствующих» землевладельцев входило пять фамилий, носители которых совершенно точно проживали в своих деревнях в соседних уездах[112]. Среди «отсутствующих» числились также граф Шереметев (член богатейшей дворянской семьи в империи), десять князей и княгинь из других знаменитых семейств (Волконский, Воронцов, Вяземский, Голицын, Горчаков, Долгорукий, Шаховская, Трубецкая и Дашкова), княгиня Елецкая (последняя происходила из древнего, но не особенно богатого и влиятельного рода). Кроме того, в список вошли также члены других известных родов – Мусиных-Пушкиных и Пестелей. Лишь одна титулованная особа (княгиня Гундорова) попала в число проживавших в уезде землевладельцев. Двадцать шесть имен из всего приведенного списка также регулярно упоминаются в других документах архива Чихачёвых: то были их знакомые, друзья или родственники. Десять из них проживали в уезде, а шестнадцать – нет.