Читать книгу "Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - Наталия Таньшина"

Для современников, привыкших за годы Реставрации к медленному, но постепенному сокращению числа избирателей, это увеличение стало настоящим потрясением. Хотя Франция далеко отставала от Великобритании и Бельгии по числу избирателей на одну тысячу жителей, в целом тенденция была прямо противоположной тому, что происходило в годы Реставрации.

В то же время орлеанисты не предполагали дальнейшего реформирования избирательной системы, являясь приверженцами цензовой демократии и жестко увязывая собственность и политические права. По твердому убеждению либералов, начиная с Бенжамена Констана, только собственность, предоставляющая достаточный досуг, давала человеку возможность осуществлять политические права. Осторожное отношение либералов к идее всеобщего избирательного права диктовалось их уверенностью в том, что эффективно участвовать в общественной жизни может лишь человек, способный принимать ответственные решения, обладающий в силу своей достаточной образованности необходимой политической грамотностью, в силу оседлости – интегрированный в реальные социальные структуры, в силу устойчивого материального достатка – имеющий конкретные личные интересы и не склонный к опасному для общества радикализму.

Без всяких реформ к 1846 г. число избирателей достигло 240 983 человек, то есть увеличилось на 45 % по сравнению с 1814 г.[115] Это расширение избирательного корпуса явилось, с одной стороны, следствием роста численности населения Франции: с 1831 по 1846 г. с 32,5 млн до 35,4 млн человек. Однако этот рост составил всего лишь 9 %, в то время как число лиц, пользующихся избирательным правом, возросло до 45 %. Эти цифры говорят о том, что расширение численности избирательного корпуса было следствием роста экономического благосостояния граждан; очевидно, режим Июльской монархии создавал благоприятные условия для развития их экономической активности. Однако оппозиция не была готова к такому медленному, эволюционному развитию; если в 1830-е гг. она выступала только с требованиями расширения избирательного права, то во второй половине 1840-х гг. уже требовала провозглашения всеобщего избирательного права во Франции. К тому же немало разбогатевших торговцев и промышленников так и остались за бортом цензовой системы, поскольку в расчет принимались не размеры богатства вообще, а уплачиваемые налоги, главным образом с недвижимого имущества (земельной собственности).

* * *

Итак, подведем итоги. Николай I отнюдь не был реакционером, каким его часто изображали политические противники. Он был консерватором, но «консерватором с прогрессом», способным к определенным умеренным реформам сверху, которые готовились постепенно, без заигрывания с общественным мнением. Либеральная бюрократия, подготовившая и осуществившая реформы Александра II, сформировалась именно в николаевское время. Большинство соратников Николая I могли эффективно действовать в рамках сложившейся системы, которую они зачастую сами и создавали. Впрочем, несменяемость власти, стремление законсервировать существующие порядки в российских условиях ни к чему хорошему не приводили. Дополненные николаевской тягой к невероятной централизации, эти факторы в итоге и привели Россию к кризису середины 1850-х гг.[116]

Николай I одним из последних в истории России государей пытался держать все под личным контролем. Однако такой управленческий подход во многом был архаичным. Уже в те времена было ясно, что один человек в масштабах современного на тот момент государства попросту не мог контролировать абсолютно все. Николая часто и банально обманывали все – от хитрых старообрядцев до собственного сына Константина (чтобы папа́ не узнал)[117]. Как писала баронесса М.П. Фредерикс, «император Николай был жестоко обманут своими окружающими…» По ее словам, Николая упрекали в том, что страх, внушаемый его суровостью, заставлял его обманывать. Однако, как полагала баронесса, страх и обман «существуют, к сожалению, в нашей крови русской»[118].

Что же во Франции? Конституционного короля Луи-Филиппа, стоявшего во главе либеральной Июльской монархии, обвиняли в консерватизме, а его сторонников, либералов-орлеанистов, именовали консерваторами. Впрочем, они и сами себя порой так называли, причем без всякой негативной окраски. В частности, известный французский политик Ф. Гизо писал в 1847 г.: «Мы являемся решительными консерваторами… Но в то же время… мы решили быть консерваторами разумными. Мы верим, что для самых консервативных правительств существует долг и необходимость признать и осуществить без колебаний изменения, которых требует состояние общества…»[119] Французский либерализм начиная с Реставрации носил умеренный характер. Применимо к идеологии Луи-Филиппа и в целом к орлеанизму уместнее говорить о либерально-консервативном синтезе, или о консервативном либерализме[120]. Поэтому не случаен и девиз орлеанистов – «Свобода и порядок», то есть сочетание идеи свободы как базовой категории либерализма и идеи порядка как оплота консервативной идеологии. Однако замедление темпа реформ в 1840-х гг. стало одной из причин стагнации режима и роста оппозиционных настроений. Именно действий, реформ, движения не хватало режиму Июльской монархии, особенно в 1840-е гг. Да, Луи-Филипп добился стабильности режима, но эта стабильность стала восприниматься французами как стагнация. Альфонс Ламартин, поэт-романтик и политик, охарактеризовал состояние страны одной-единственной фразой: «Франция скучает».

Монархи у кормила власти: стиль и правила правления

Немало общих черт было и в стиле правления, и даже в личных качествах Николая Павловича и Луи-Филиппа. Оба государя относились к психологическому типу личности, который можно определить как «практик». Это люди с преобладанием практических, преобразующих мир ценностей, склонные руководить людьми, обладающие умением и готовностью принимать ответственные решения, но порой эмоционально несдержанные. Этот тип людей часто представляют физически развитые люди мощного телосложения – «атлетики», к которым, несомненно, относились Николай Павлович и Луи-Филипп.

Для практика характерна склонность к точным наукам, и в этом отношении Николай и Луи-Филипп не были исключениями, особенно российский император: он, проявляя соответствующие наклонности в годы ученичества, и затем искренне предавался своему увлечению инженерным делом. Оба обладали способностью к языкам. Явные недостатки в сфере гуманитарного знания не мешали Николаю разбираться в людях, а также быть человеком, компетентным в определенных сферах – военно-инженерном деле, градостроительстве, картографии, повседневном быте армии от уставов до униформы. Как отмечала Д.Х. Ливен, «я мало встречала людей, одаренных таким логическим положительным и практическим умом, как император»[121].