Читать книгу "Пепел острога - Сергей Самаров"

– Искать, кто есть… Женщины с детьми могли в лес убежать… Раненые могут среди пожарищ валяться… Искать… Все в округе обшарить…

А сам, даже не спешившись перед уже не существующими воротами, направил по обгоревшему, но уцелевшему бревенчатому мосту через ров своего рослого лося Улича к тому, что от его собственного дома осталось. Лось, хорошо знавший дорогу ко двору, в этот раз не понимал, куда ему идти, и Овсеню приходилось править, подтягивая вместо повода то один, то другой конец черенка боевого топора, что так привычно лежал на рогах лося. Тем более лесной великан, даже прирученный, все равно боялся огня и потому по свежему пожарищу вышагивал с неохотой. Одновременно, не дожидаясь разрешения, придавленные бедой и естественной тревогой за своих близких и другие вои разъехались в разные стороны – на свои печи взгляд бросить, увидеть, что от домов осталось.

Останки дома встретили сотника звоном в ушах. Привязать поводья Улича было уже не к чему, потому что резная в орнамент коновязь, собственными руками Овсеня сооруженная, сгорела вместе с дворовыми воротами, хотя очертания двора, как и дома, остались, четко очерченные головешками. Овсень просто отпустил поводья и похлопал беспокоящееся животное по сильной шее. Лось в ответ трижды руку лизнул и голову опустил, роняя лежащий на рогах боевой топор. Но сотник, погруженный в свои беспокойные мысли, даже не заметил этого, и топор не поднял, и вошел в то пространство, что было когда-то его двором и домом. А чьим стало сейчас и чем стало, он сказать самому себе не решался, но в глубине души боялся, что это место стало погребальным костром его жены и дочерей.

Первое, что он начал искать, чтобы или успокоить себя, или в гневную скорбь-печаль погрузить, это остатки человеческих тел. Но ни обгорелого тела жены, ни обгорелых тел юных дочерей не увидел. Стало хотя бы немного легче дышать, и подступивший было к горлу жесткий ком обмяк, стал лучше воздух в грудь пропускать. Значит, оставалась надежда, что спаслись. Жена сотника Всеведа не зря такое имя носила. Она унаследовала от своей бабки, волховницы капища Лады, много знаний, ведала, что на земле людей и вокруг нее, в мире не человеческом, творится, и иногда даже будущее предсказывала. Знания свои Всеведа черпала из старинной книги с листами из тонкой телячьей кожи, написанной древним славянским трехрядным письмом, где верхняя часть каждой буквы означает навь, средняя правь, а нижняя явь[38]. Сам Овсень эту письменность так и не освоил, обходясь простым и доступным славянским руническим письмом[39], знание которого при его службе было необходимо. Да и без необходимости руны знали многие вои просто потому, что это казалось нужным их родителям, а трехрядное письмо было доступно единицам. И потому сотник о знаниях жены имел понятие смутное, но верил он в эти знания непоколебимо. Ей дано было многое. Может, потому и была Всеведа так печальна, провожая мужа в этот поход, что чувствовала приход беды? А не предприняла каких-то мер, не стала ничего мужу говорить по причине, Овсеню, со слов жены, тоже известной. Предсказать можно многое, но предсказание сбудется не обязательно, потому что боги оставляют людям право выбора, и все последующее зависит от правильности предыдущего человеческого выбора, и даже от выбора других людей, порой даже незнакомых и вообще живущих вдалеке, может быть, даже в чужой стороне. Поступит знакомый человек или посторонний определенным образом, и тогда колесо судьбы закрутится в одну сторону, поступит тот или другой иначе, у колеса тоже есть выбор, куда вращаться. И критерий поступка чаще всего может быть только один – человек должен с честью и разумом человеческим считаться, тогда все должно пойти правильно. Хотя это тоже не обязательно, потому что у разных людей понятия о чести и о человеческом разуме разные. А однозначные предсказания, если сбываются, то редко. И трудно порой понять, однозначно ли поведет себя судьба или даст человеку возможность выбора.

Есть еще много тонкостей в предсказаниях, о которых Всеведа мужу говорила. И главная из этих тонкостей, способная самое страшное предсказание отринуть – жизнь по законам прави. Когда человек живет по прави, то есть по законам, богами установленным, он под защитой богов находится, и на него не распространяется сила предсказаний. Правь сильнее всего на свете, потому что она сама является частицей божественной воли.

Но беда пришла, и неизвестно, кто и как поступил, кто законы прави нарушил, и почему такую страшную, всеобщую беду не удалось предотвратить. Однако Всеведа могла эту же беду и острее почувствовать, и успеть спрятаться, пока еще спрятаться было время, могла и других за собой увести. Поэтому необходимо было искать следы.

Да, пока тел не нашлось, надежда была жива! Нельзя унывать, потому что уныние надежду убивает и рвет связующие нити, которые могут ищущего на правильный путь вывести. А как вести себя, об этом следовало еще подумать и решение найти правильное. Для сотника этот вопрос был сложным еще и потому, что он был здесь не один, и не только о своей семье должен был думать. Он отвечал за людей своей сотни, которые попали в ту же беду, что и он сам. И их бросить нельзя. И они тоже будут искать своих родных. И обязанности сотника следует совместить с обязанностями отца семейства, мужа и отца, защитника своего дома. И потому даже сейчас нельзя уехать в поиск следов одному. Но скоро все соберутся, и решать придется вместе, вместе придется искать следы.

Пройдя посреди остатков стен, Овсень и вокруг дома обошел, вернее, вокруг того, что от дома осталось. И только после этого присел на корточки рядом со сгоревшей скамьей, где раньше так хорошо было посидеть на тихом слегка ветреном закате, глядя в багровое небо и вдаль, за реку через острожный тын, который холм прикрывал по нижней границе и потому был ниже дворовых заборов ряда верхних домов.

Вместе с болью и горечью, теперь уже прочно осевшими в горле запахом гари и помехой при дыхании, нахлынули воспоминания. Четыре громадных тяжелых камня, вкопанных в землю – углы его дома, столбики, как звали их в народе. На них когда-то ставил свой сруб сотник Овсень. Как сейчас помнилось, катили эти камни издалека. Десять дней катили вместе с добровольными помощниками, меняя постоянно ломающиеся палки, которые использовали как рычаги, сменяя один другого, потому что поднять камни было невозможно, и не было телеги, чтобы выдержала такой груз. А катить-то приходилось высоко на холм, хотя не по крутизне обрыва, а с другой, пологой стороны. Сейчас камни почернели, покрылись сажей, но остались на месте и даже не растрескались от огня, а вот избы, что на них стояла, уже нет.

И печь стоит… Тоже почерневшая, уже неживая, принявшая тепла больше, чем смог вместить сам дом… Печь глиняная, битая… Руки сотника ее на ощупь помнили… Сначала делался плотный деревянный каркас для печи, потом в нем глину взбивали. Из каркаса глина никак не выползала и позволяла взбить себя до такого состояния, когда она напоминала сметану. Позже, когда глина высыхала, печь просто растапливали, внутренний каркас сгорал, а глиняная печь оставалась. Внешний каркас снять было не трудно.