Читать книгу "Чудо-пилюли - Павел Астахов"

– Ой, Сашка кусочек с глазом просила! – спохватилась я.

– Как раз с глазом еще есть, – успокоила меня подруга и встала. – Ну, как говорится, если у вас больше ничего не осталось, то мы уже уходим. Продуктивного вам рабочего дня!

Во всем был виноват Виктор. Во всех бедах Татьяны. Какой идиоткой она была, когда согласилась выйти за него замуж! Еще и радовалась, дурочка, что именно ей выпала честь идти по жизни рядом с таким незаурядным мужчиной. Ага, идти… Она не шла – ее волокли за поводок, как не поспевающую за хозяином собачонку.

Виктор всегда вел себя так, будто он один знал тайны и секреты жизни, и даже те решения, которые касались всей семьи, принимал единолично. Жену и сына – Татьяну и Вовку – он никогда не спрашивал. Чего хотят они, его не интересовало. У Виктора на первом месте был он сам.

Да что там! В его системе ценностей было только одно место – первое и единственное. Никаких рейтингов и топ-списков: на вершине мира, в сияющих высотах – он, Виктор, и далеко внизу, в пыли – все остальные, недостойные целовать ему ноги.

Татьяна остановилась и посмотрела на свои туфли. Так и есть – запылились. Она искательно огляделась, но в длинном сером коридоре присесть было некуда, так что пришлось протирать обувь извлеченной из сумки влажной салфеткой, балансируя на одной ноге и придерживаясь рукой за стену. При этом, пока она наводила лоск на свои лаковые туфли, ее трижды толкнули и ни разу не извинились.

Люди в коридоре – длинном, сером, без окон, с потрескивающими и жужжащими лампами под низким потолком – сновали совершенно невоспитанные, а еще деятели культуры и искусства, называется!

Татьяна злилась и нервничала. То, что она собиралась сделать, было неповиновением, предательством, бунтом, подлой изменой – примерно в таких и куда более цветистых выражениях описал бы ее поступок Виктор. Хотя почему «описал бы»? Опишет.

Татьяна мстительно усмехнулась и тут же поежилась. Она страшилась последствий своего поступка, ее пугала даже собственная решимость – прежде она не спорила с мужем и не шла ему наперекор. Когда-то очень давно пыталась, но быстро поняла, что это бессмысленно и вредно.

Виктор был тираном, которому они с Вовкой безропотно подчинялись. Глотали слезы, размазывали сопли, закусывали губы, до крови из-под ногтей стискивали кулаки – и подчинялись. Во всем: и в главном, и в мелочах.

Если Виктор решал, что им надо пить натуральное домашнее молоко – они его пили, давились, хотя у Татьяны была непереносимость лактозы, а у Вовки просто приключалось расстройство желудка от всего жирного.

Если Виктор считал, что у Татьяны слишком округлились коленки, она убирала подальше юбки и платья, пряча неидеальные ноги под свободными брюками.

Если Виктор задумывал семейный поход в кино, они шли в кино, даже если у ребенка была температура.

Если он приглашал гостей – их принимали по высшему разряду, и неважно, что на это шли деньги, отложенные на покупку нового пальто для Татьяны.

Как-то она отказалась сопровождать мужа на футбольный матч, так он просто выволок ее из дома, запихнул в машину и привез на стадион – всю зареванную, растрепанную, в домашнем халате. И она сидела потом на трибуне в этом самом халате, придерживая рукой у горла разорванный ворот и делая вид, будто не замечает взглядов (???) тиффози, многие из которых, впрочем, были наряжены и разукрашены куда более странно.

Вовка сбежал подальше от отца, едва окончив девятый класс. Спасительное бегство было замаскировано под похвальное послушание родителю: Виктор отправил сына учиться в Германию. Не в столицу, а в скромный колледж в немецкой глухомани, на что получше «заботливый» папа деньжат пожалел, – но Вовка был счастлив уехать куда угодно, хоть в монгольские степи.

Татьяне бежать было некуда и не на что. Все семейное имущество находилось под единоличным управлением и строгим контролем Виктора. Ту квартиру, которую они на заре совместной жизни купили вместе, вскладчину, он давно уже продал, а новую, как и дачу в области, и домик у моря, и обе машины, выбирал и приобретал самостоятельно, проводя все сделки через свой личный банковский счет. Татьяна не знала, имеет ли она право хотя бы на часть этого имущества по закону, но была уверена, что даже в случае развода по суду муж не отдаст ей ничего. Да он и развод ей не даст, если только, конечно, сам не надумает избавиться от постылой жены.

А в том, что она постылая, Татьяна давно уже не сомневалась. С любимыми женщинами так не обращаются. Им не указывают безжалостно на каждую новую морщинку на лице и складочку на теле. Не говорят брезгливо: «Что это у тебя на башке? Ты упала с сеновала, тормозила головой?», «Так, быстро сняла с себя это все, оделась нормально!» и «У тебя скоро рожа будет, как у шарпея, вся в складках!».

Виктора чрезвычайно заботило, что думают о нем окружающие (но не жена и сын!), и он очень старался казаться не тем, кем был на самом деле. Партнеры по бизнесу, подчиненные, соседи, немногочисленные приятельницы Татьяны, даже дальние родственники видели харизматичного руководителя, ухоженного брутала, мачо в полном расцвете сил. Стареющая супруга этот имидж портила.

Татьяне не повезло с генами, она была из тех женщин, которые рано и пышно расцветают, но быстро увядают. В тридцать девять у нее уже имелись шесть кило лишнего веса (Виктор считал, что десять), «апельсиновая корочка» на бедрах, выраженные «носогубки», «бульдожьи щечки» и набрякшие веки, прячущие когда-то большие и выразительные глаза.

– Посмотри на себя! – подтаскивая ее, вяло сопротивляющуюся, к роскошному, в полстены зеркалу, с отвращением говорил Виктор. – Корова же! Ни рожи, ни кожи, ни ножек на холодец! Тебе самой не противно?

Татьяне было и противно, и страшно, и жаль себя.

Сам Виктор каждый день ходил в спортзал, плавал в бассейне, гонял на велосипеде и, принимая горделивые позы перед тем самым зеркалом, отмечал, что фигура у него как у двадцатилетнего. Льстил себе, разумеется, на двадцать он не смотрелся – тяжелый, лицо подоплывшее, да и волосы видно уже, что редковаты и седоваты, хоть как их модно ни стриги и ни подкрашивай.

Татьяна тоже записалась на фитнес и сбросила почти пять кило (Виктор сказал – надо еще десять), заметно подтянулась, но в юную красотку не превратилась. Фигура еще ничего, но лицо предательски выдавало «сороковник».

– На вот, – сказал однажды Виктор, швырнув на полочку под зеркалом толстую пачку купюр. – Сил нет смотреть на твою кислую мятую рожу. Пошла и сделала пластику!

Делать пластику Татьяна боялась. Она много читала и слышала об опасности пластических операций, в интернете было полно жутких историй об изуродованных хирургами женщинах. К тому же ее до дрожи пугала необходимость общей анестезии.

Однажды в юности ее уже оперировали под наркозом, само по себе вмешательство было несложным и даже заурядным – банальное удаление аппендикса, но отходила от операции Татьяна очень тяжело: с галлюцинациями, приступами дикой паники, провалами в памяти… Она потом еще с полгода неважно соображала, иной раз даже с трудом подбирала слова.