Читать книгу "Истинная поневоле - Марина Эльденберт"

— И это тоже, — соглашается он. — Ты имеешь надо мной власть. Ты — моя слабость. Я не могу отпустить тебя, сколько раз не пытался. Не могу забыть. Убеги ты от меня на край света, я нашел бы тебя по следам. Так может, хватит этому сопротивляться?

Последнее, что мне сейчас хочется — сопротивляться. Хочется податься вперед, целовать его, зализать все царапины и синяки. Вместе с этим принять все, что Доминик говорит. Без условий и условностей. Быть счастливой. Быть счастливыми втроем.

Я поддаюсь этому наваждению и тянусь к Доминику, но тихая мелодия разрушает момент.

Вервольф рычит и в мгновение оказывается возле панели коммуникатора, вмонтированную возле двери.

— Альфа, приехал прим Конелл. Говорит: что-то срочное.

Отец Одри?

— Пропустите.

— Хорошо.

Охрана отключается, Доминик поворачивается ко мне.

— Если хочешь десерт, он в холодильнике. Я присоединюсь к тебе позже.

Доминик уходит, а я выдыхаю и, прикрыв глаза, прислоняюсь к столу.

Не знаю, чего во мне больше: облегчения или разочарования. Этот разговор между нами — лишний. И его признание тоже. Они заставляют меня терять разум, самостоятельно разрушать границы, которые я так старательно выстраиваю между мной и ним.

Доминик прав лишь отчасти. Я боюсь не того, что он прекратит заботиться обо мне или о малышке, я сама способна о ней позаботиться. Я не хочу, чтобы он снова разбил мне сердце. Сердце, которое никак не восстановит свой нормальный ритм, несмотря на то, что вервольф давно ушел.

Я делаю вдох-выдох в попытке успокоиться.

Еще.

На третий раз бросаю это дело и решаю вернуться в спальню. Электронные часы на панели показывают половину девятого, поэтому ложиться спать еще рано, но я могу попробовать написать главу или осмотреться и выяснить, где в этом доме ванная.

Интересно, что понадобилось отцу Одри в такое позднее время? Заскочил в гости по пути домой? Ага, в закрытое поселение далеко за городом! Я бы сейчас половину магазина отдала за то, чтобы послушать, о чем они говорят! Но даже если предположить, что я узнаю, где они с Домиником разговаривают, то вряд ли мне удастся подойти незаметно и подслушать хотя бы слово. Я, конечно, благодаря беременности овервольфилась или правильнее будет — обиманилась, но не настолько, чтобы двигаться бесшумно.

Поэтому мне остается только смириться с этим фактом и думать о книге. А еще о более короткой дороге в спальню. Должна же тут быть более короткая дорога! Или о том, чтобы на моем месте сделала книжная героиня? Наверняка, не стала бы отказываться от идеи узнать хоть что-нибудь.

Я возвращаюсь уже знакомым путем, но в холле притормаживаю, потому что натыкаюсь взглядом на двух вервольфов, застывших столбами по обе стороны от парадного входа, и смутно знакомую рыжую девицу в длинной белой шубе.

Отступить назад я не успеваю: вервольфы синхронно поворачивают головы в мою сторону, рыжая тоже оглядывается.

— Шарлин? Привет!

Только теперь я узнаю в ней любовницу прима Конелла, с которой мы познакомились в клубе альф. Тогда она была без шубы и улыбалась искренней. Но вот то, что шуба до сих пор на ней — знак хороший. Значит, отец Одри не собирается задерживаться надолго.

— Добрый вечер, Элис.

Рыжая снова улыбается, но как-то натянуто, и продолжать разговор явно не спешит. Я по клубу помню, что Элис — любительница поговорить и пораздавать всем советы, так что изменилось сейчас?

Развлекать гостей в мои обязанности не входит, но может, Элис все-таки расскажет что-то интересное. Поэтому я вежливо интересуюсь:

— Вы с примом Конеллом к нам по делам?

— К нам?! — хмыкает любовница. — Ричард приехал к Доминику. Из-за тебя.

Интересный поворот!

— Из-за меня? — переспрашиваю.

— Да, из-за твоей беременности и ее невозможности.

— Невозможности?

Чувствую себя глупо, повторяя за ней слова, но ничего не могу с собой поделать. Не знаю, злиться мне или смеяться

Элис нервно поправляет волосы.

— Ты не можешь быть беременна от вервольфа.

— Но я беременна. — Я складываю руки на животе. — От Доминика.

— Ты человек.

— Это чудо, — повторяю я слова Доминика из его речи перед стаей.

Элис качает головой.

— Неважно. Старейшины уже потребовали тест ДНК, так что правда все равно выйдет наружу.

— Мне скрывать нечего. — Я хмурюсь, хотя какой, к бесам, тест ДНК? — Какое отношение старейшины имеют к моему ребенку?

Взгляд Элис становится сочувствующим.

— Самое прямое. Рождение этого ребенка нарушит все столетиями устоявшиеся законы вервольфов. Если любовницы начнут рожать от вервольфов, то надобность в волчицах отпадет. А с появлением на свет полукровок их раса начнет вырождаться.

— Какой бред!

Какие-то вервольфы, которых я в глаза не видела, требуют от меня анализы. Да пошли они!

Память подсказывает слова Хантера о том, что он не подчиняется ни одному альфе.

— Мой ребенок не полукровка, но так как я не состою ни в одной стае, то волчьи законы ни на меня, ни на него не распространяются.

— Тебе придется выбрать стаю, если хочешь, чтобы он вырос среди волков. Не эту, конечно.

— Почему не эту? — Я приподнимаю брови. — Это стая его отца.

— Именно поэтому придется отдать его на воспитание в другую стаю. Чтобы избежать соперничества.

— Чьего соперничества?

— Детей и женщин, конечно же. Доминик слишком тобой увлекся, но такой сильный альфа должен оставить после себя сильное потомство, а значит, ему нужно жениться на Одри. В любой стае статус женщины альфы принадлежит жене. Волчице. Жены должны оставаться женами, любовницы — любовницами. Одни для продолжения рода, другие для души и удовольствия. Так сохранится порядок.

Кто вообще рассказал о моей беременности этим старейшинам? Сомневаюсь, что Одри, иначе ее отец приехал бы гораздо раньше, а не в день моего знакомства со стаей Доминика. Значит, кто-то из желающих устроить вечеринку. Вот тебе и стая! Сама преданность и честность. Очень надеюсь, на праздник в мою честь старейшин не позовут, потому что им я точно не буду рада.

Мне хочется рычать. Хочется послать всех куда подальше, но вместо этого я холодно интересуюсь:

— Значит, прим Конелл приехал, чтобы удостовериться, что Доминик не передумал насчет свадьбы?

— Ричард не хочет, чтобы его дочь чувствовала себя третьей лишней.

Бедняжка!

— Зря он так. Из нас троих получится замечательная семья.