Читать книгу "Прежде чем иволга пропоет - Елена Михалкова"

Но Кирилл и женщина были на поляне! Неужели свернули в лес?

Я снова бросила взгляд на изумрудный ковер, опоясывающий поляну. В грязи следов не осталось… А во мху?

Шаг за шагом я обследовала ковер и наконец нашла то, что искала: несколько глубоких вмятин, сломанные веточки, медленно распрямляющиеся травинки. Здесь шли, и шли совсем недавно.

В двух шагах от меня мох дыбился, как животное, выгибающее спину. Я села рядом, захватила ворсинки ладонью, точно шкуру, и потянула на себя. Ковер оторвался от земли неожиданно легко, и я повалилась на спину.

Она лежала под ним. На животе, с закрытыми глазами. По ее щеке полз крошечный муравей, вокруг начинали копошиться еще какие-то насекомые, в чей мир вторглись без спроса. Под виском, как подушка, – большой камень.

Я, кажется, выругалась вслух, или сказала «господи боже мой», или и то и другое. Подползла, прижала пальцы к шее, над багровой бороздой с припухшими краями. Тихий, но отчетливый пульс заставил меня отдернуть руку. Я перекатила ее на спину, прижалась ухом к ее груди – и снова почувствовала слабые толчки.

На этот раз я точно сказала «господи боже мой».

Она была жива.

Я действовала очень быстро и, как мне казалось тогда, без участия сознания. Немного запрокинула ей голову, выдвинула ее нижнюю челюсть – это получилось на удивление легко – и проверила, не запал ли язык.

Чем дольше я на нее смотрела, тем яснее понимала, что не сделаю то, что требуют нормальные люди.

Я не побегу на базу. Не сообщу о второй жертве. На меня не повесят два трупа.

Хотя это-то еще не труп.

Несколько секунд я об этом сожалела. С трупом у меня не было бы никаких хлопот. Я бы оставила ее здесь, прикрыла мхом, а сама вернулась бы домой за документами, а там ищи-свищи! Попробуй, найди автостопщицу!

Полумертвая тетка закрыла мне этот путь своим большим тяжелым телом. Завалила, так сказать, приоткрытую дверь.

Жизнь приучила меня не паниковать попусту. Решение, принятое в паническом состоянии, – худшее из возможных. В конце концов, давайте смотреть на вещи здраво: не я лежала во мху со следом от удавки на шее. И – нет, я бы не поменялась с ней местами.

Положение мое было безрадостным. Но не безвыходным.

Ответ пришел сам, стоило мне подумать о выходе.

Я вернулась быстрым шагом к коттеджам. Дети, слава небесам, играли на другой стороне озера и не заметили меня. Вторая удача: лодочника в его берлоге не оказалось.

Я просочилась в приоткрытую дверь. Взяла с верстака большой нож, проверила пальцем остроту. Чухрай затачивал свои инструменты как следует.

Четыре лодки на берегу возле хибары были закрыты брезентовым полотном, закрепленным с одной стороны на металлических стойках, а с другой прижатым к земле кирпичом. Я отбросила в сторону кирпич, откромсала ножом широченный кусок брезента, быстро скатала в рулон. С сожалением вернула нож на место. С оружием я чувствовала себя увереннее, но спрятать его мне было некуда. К тому же внутренний голос подсказывал, что кража ножа – серьезное дело для Гордея Богдановича, и он может затеять расследование. Брезент спишут на рыбаков и махнут рукой.

В конце концов, в кармане у меня с первого дня хранился маленький перочинный ножик, – я нашла его в кухонном ящике.

С полотнищем я вернулась к женщине. Она лежала в том же положении, в каком я ее оставила. Пульс прощупывался, лезвие ножика, которое я приложила к ее приоткрытым губам, запотело. Рана на виске не казалась страшной – да и в самом деле, что может быть еще страшнее, чем удушение!

Извини, мысленно сказала я, доставить тебя в больницу – не вариант. Давай уж как-нибудь обойдемся своими силами.

Сил мне потребовалось чертовски много.

Труднее всего было перевалить ее на брезент, а затем вытащить на тропу. За нами во мху оставался такой след, будто поляну пересек гигантский слизень. Я догадалась соединить концы полотна так, чтобы можно было закрепить их на груди, и потащила за собой.

Я сильнее и выносливее, чем выгляжу со стороны. Но Безымянная оказалась такой тяжелой, что я дважды падала, совершенно вымотанная, – точно браконьер, заваливший слона и вынужденный тащить его до деревни в одиночку. Те трое детишек на картине Сурикова, что тащили сани с бочкой, вообще-то были с помощником. Мало кто замечает мужика, который толкает сани сзади, но Ясногородский приучил меня обращать внимание на детали.

Что сказал бы сейчас мой наставник?

Дважды я поднималась и надевала стропы. К концу пути я ощущала, что уменьшилась, превратившись в карлицу, а Безымянная выросла, как гора. Я была муравьем, пытавшимся сдвинуть кирпич; червяком, волочащим за собой гранитный валун.

Вместо двери в сарай я толкала каменную плиту. У меня ушло не меньше получаса на то, чтобы втащить брезент с неподвижным телом внутрь. Перевалив ее на полиуретановые коврики, я упала рядом, как выброшенная из воды рыба, и хватала воздух ртом.

Когда я подняла голову, тетка приоткрыла глаза и смотрела на меня. Во взгляде была осознанность! Она меня видела! Губы ее слабо зашевелились. Теперь мы, как две полудохлых рыбины, лежали друг напротив друга и что-то пытались друг другу сказать.

Если бы не ее взгляд, я бы не смогла заставить себя подняться. Но женщина чего-то хотела от меня. Я встала, шатаясь, доковыляла до полки, где стояла бутылка с водой.

Не знаю, сумела ли она что-то проглотить. По-моему, нет. Я держала ей голову, сама она только приоткрыла рот, но даже это микроскопическое усилие отняло у нее все силы – бедняга закатила глаза и обмякла.

«А ведь если она сейчас скончается, это будет исключительно твоя вина», – сказал у меня над ухом вкрадчивый голос Ясногородского.

«Так уж и исключительно, – огрызнулась я. – Не я душила ее. Не я хотела скормить муравьям».

Леонид Андреевич молчал, но его молчание было выразительнее слов.

Я боялась, что своим брезентовым одеялом пропахала на тропе ров глубиной в полметра, и воспряла духом, обнаружив, что это не так. Конечно, след был. Но я набрала в подол футболки иголок и шишек и расшвыривала их по дороге, точно сеятель, пока возвращалась к поляне. Так себе маскировка, но я надеялась, что приглядываться никто не будет. День клонился к вечеру, а за ночь все станет, как было.

Он припрятал тело. Зачем ему возвращаться?

Все мои рассуждения показывают, как плохо я понимала, что происходит.

Тетка спала. В аптечке коттеджа нашелся хлоргексидин, и я промыла ей рану на шее и на виске. Она даже не проснулась. Притащила запасное одеяло, укутала ее, как младенца. Потрогала нос – теплый. Во всяком случае, она не мерзла.

Теперь, сидя рядом со спящей, я попыталась обдумать случившееся.

Мой новый друг не убивал свою бывшую жену. У него и жены-то никакой не было – теперь я в этом не сомневалась. Он убил незнакомую женщину, а затем отправился следом за второй и ее тоже прикончил.