Читать книгу "Зачем нужна эта кнопка? Автобиография пилота и вокалиста Iron Maiden - Брюс Дикинсон"

Затем на сцену вышел Артур с лицом, покрытым краской, в гигантском головном уборе. Он встал, словно король ацтеков, перед огромным штативом, поднял руки, словно совершал жертвоприношение, и выдохнул своим темным, широким баритоном команду стряхнуть ржавчину с вашей души: «Альфа-волны вычисляются до начала вечности».

Неважно, что это звучит как хипповская дребедень. Я могу сказать вам, что той ночью я видел божественный отблеск.

В 1976 году у Артура была группа без барабанщика. На том штативе был установлен не алтарь, а драм-машина Bentley Rhytm Асе. Артур не совершал жертвоприношений и не благословлял зрителей; он возился с аналоговыми ленточными петлями каждого отдельного барабана, а все барабаны работали на разных скоростях, и, вероятно, из-за этого он отчаянно ругался. Никто, кроме безумца, даже пытаться бы не стал так делать. Был ведущий гитарист, басист и два клавишника, игравших на синтезаторах Theremin и Mellotron.

Где-то посреди этого грандиозного действа, похожего на падение в музыкальную черную дыру, на сцену вышли двое парней, одетые в костюмы человеческих мозгов. Их избивали палкой, а вокруг танцевали мужчины, одетые в костюмы светофоров. Все было очень вдохновенным и изысканно безумным.

«Пге» – самая известная песня Артура, и одной только ее достаточно, чтобы обеспечить ему место в пантеоне рок-музыки, но изучения заслуживают все альбомы, которые он записал с Kingdom Come, а также под названием Crazy World of Athur Brown. Ассоциированным продюсером Crazy World был Пит Таунсенд из The Who – и вся идея их «Tommy» происходила именно оттуда. Это концептуальный альбом, одна из первых пластинок, посвященных тому, как человек спускается в ад. Когда он открывает эту дверь… да, вы уже догадались: «Я бог адского пламени, и я несу вам пламя».

В белом теле Артура был черный голос, потому что он мог сбить краску со стен, когда пел такие классические блюзовые хиты, как «I Put a Spell on You». В ту ночь, когда я его увидел, Артур посадил семя того, что я называю «театром ума», где музыка является аркой авансцены, а сценой, на которой происходит действо, – ваш мозг.

В любом случае, давайте вернемся к моей конкретной проблеме того момента – у меня не было демо-записи. Я должен был импровизировать. На втором курсе в Лондоне я перевез свои вещи из Южного Вудворда – невзрачного безликого университетского особняка, окна которого выходили на автомагистраль – в место, где было чуть более сложно, но намного более интересно.

Собачий остров – это U-образный изгиб на Темзе, который очень много значит для жителей Ист-Энда. В конце семидесятых это было пустынное, ветреное и разлагающееся место. Многоэтажные дома располагались напротив жилых комплексов тридцатых годов, построенных для тысяч рабочих, которые когда-то населяли лондонские доки. Во времена Тюдоров там было болото, где скрывались преступники, сбежавшие из близлежащих тюрем. Из-за приливного потока там был построена стена, которая постепенно обрела форму, которую мы знаем и любим. На стене были построены водяные мельницы – именно поэтому ее называют Миллуол («Мельничная Стена»), которые заняли всю западную оконечность острова. Перед тем как водоемы были осушены, чтобы построить доки, Генрих VIII выпустил на болота стаи диких собак. Ему надоело тратить деньги на преследование преступников, поэтому он позаботился о том, чтобы собаки наелись до отвала – в довольно неприятном смысле…

Там по-прежнему стоит сахарный завод Tate & Lyle, а на Тиллер-роуд, на первом этаже стоявшего чуть поодаль от дороги дома, располагалась квартира, в которой я жил, когда делал свою первую демо-запись. Там жил еще один парень, но я его почти не видел, поскольку он пропадал в своем логове и появлялся на глаза только по ночам. У него были длинные волосы, афганское пальто, козлиная бородка и очки, как у Джона Леннона, и он часто хихикал себе под нос без всякой видимой причины.

В одной из спален там стоял вертикальный рояль. Понятно, что это не такая вещь, которую можно увезти на заднем сиденье машины, когда закончатся университетские деньки. Клавиши его были по большей части рабочими, но звучание в целом было похоже на серию ударов гонга, зовущего на обед, и изобиловало мучительным диссонансом. У меня был магнитофон и только одна кассета. На одной ее стороне была подборка какой-то дрянной легкой музыки, а на вторую я записал что-то из «Монти Пайтон». Кассетные маньяки наверняка вспомнят занимательные ритуалы, связанные с записью на пленку материала с предварительно записанных коммерческих кассет. Я принялся возиться с кусочком Sellotape, а затем поигрался с внутренностями магнитофона, и, наконец, моя кассета была готова и в нерешительности замерла на вершине рояля.

Я стал играть на этом рояле, потому что не умел. Я отошел подальше от встроенного крошечного конденсаторного микрофона и просто много кричал, рыдая в разных октавах и издавая протяжные носовые вопли с несколькими вибрато в заключительной части.

Я отправил эту кассету на адрес, указанный в объявлении, присовокупив к ней записку, сделанную красной шариковой ручкой: «Вот моя демка. Если она покажется вам мусором, то с другой стороны есть немного "Монти Пайтона", хоть посмеетесь».

После этого я продолжил жить в своем обычном ритме. Ходил в колледж. Читал почту. Избегал появляться на лекциях. Разбирался с репетициями. Много мечтал. Выпивал три пинты пива во время ланча. Читал учебники. Что-то еще, не помню. Звонил каким-то агентам. Ждал в течение часа 277-й автобус. Что-то ел. Встречался с девушкой. Ходил в паб. Спал.

Спустя пару дней, когда я пришел в офис отдела развлечений, мне сказали: «Для тебя есть сообщение. Перезванивал какой-то парень, насчет кассеты или чего-то такого».

Я схватил записку: «Позвоните Филу, вот по этому номеру».

Я позвонил «по этому номеру», и дружелюбный, преисполненный энтузиазма голос с бирмингемским акцентом ответил мне с другого конца провода: «Да, мне действительно понравилась твоя демо-запись. У тебя есть некоторые безумные мелодические идеи. Немного похоже на Артура Брауна».

Было три часа дня. К шести тридцати я разыскал их студию. Она была оборудована в гараже. Abbey Road, выложенная коробками из-под яиц и отделанная монтажной пеной для шумоизоляции. Для небольшой полупрофессиональной студии она была достаточно хорошо оборудована. Там была небольшая ударная установка, а также множество кабелей, педалей и подставок, через которые нужно было перепрыгивать и перешагивать на пути к вокальной кабине. Я не имел никакого представления о том, как проходит студийная запись. Я понимал, что делает магнитофон, и немного понимал, что делает микшер (он делает микс, верно ведь?). Но о принципах многоканальной записи я понятия не имел.

То что при этом нужно было использовать наушники, стало для меня абсолютно новым. Сведение при помощи мониторов было неизведанной территорией.

Фил сыграл мне минусовку. Я подумал, что его игра тоже достаточно крутая: немного похоже на Питера Грина из раннего Fleetwood Mac с оттенком «The Green Manalishi». Песня называлась «Dracula», а текст ее был выдержан в духе слащавых вампирских историй, но при этом исполнялась она на полном серьезе. Представьте себе фразы «Чувство юмора у меня есть только в яремной вене» и «Ваша шея включена в меню сегодняшнего ужина», произносимые от имени дегустатора, и вы поймете ее идею. Я выучил песню в контрольной комнате и начал петь. Фил наклонился вперед и нажал кнопку для переговоров: «Хм… Сколько у тебя свободного времени?»