Читать книгу "Грязь кладбищенская - Мартин О Кайнь"

– Ох и бесстыжий, мерзавец…

– Вот не знаю, не собирается ли моя там, дома, отдать все мое большое хозяйство старшему сыну…

– А что ты скажешь на то, что жену Микиля, сына Кити из Баледонахи, едва не похоронили над Джуан Лавочницей? У Джуан на могиле в ту пору креста не было…

– О, Джуан, бедная…

– Джуан, бедняжка, как ты, должно быть, маялась…

– Я на нее так сразу и крикнула, чтоб убиралась от меня на Участок За Полгинеи или За Пятнадцать. Не хватало мне еще, чтобы на мне дармоеды лежали… Этот ее запах крапивы меня просто жизни лишает…

– А на тебе они тоже кого-нибудь пытались похоронить, Кити?..

– Да какую-то мелкую дрянь из Сайвиной Обители. Я даже ни саму ее не знаю, ни ее семью. Клянусь дубом этого гроба, я отправила ее прочь сию же минуту! “Совсем плохо мое дело, если в конце концов нищие из Сайвиной Обители будут лежать со мной в кладбищенской грязи”, – так я сказала…

– Оныст! Они и мою могилу тоже раскопали. Какая-то женщина из Старого Леса. “Ух, – говорю, – каких-то грубых, неотесанных дикарей из Старого Леса класть со мной в одну могилу! Нет бы кого-нибудь, в ком есть хоть капля культуры!.. ”

– Ой! Вы слышали? Сучка с Паршивого Поля, где лужи, порочит людей из Старого Леса? Ой, вы только послушайте! Я сейчас лопну!..

7

– …Я упал со стога овса…

– …Сохрани и спаси нас, Господи, на веки вечные! Жаль, что они не отнесли мои бренные останки на восток от Яркого города… Там заходящему солнцу не придется скользить и склоняться, чтобы коснуться меня. Восходящее солнце не будет появляться, как бедная нищенка на дороге, что в первый раз вышла просить милостыню, не решаясь от стыда показаться из-за темных очертаний холмов и скал. Луне не придется следить за каждым своим шагом среди невозможного смешения бугров, пригорков и заливов, если она возжелает выйти и поцеловать меня. Я расстелю перед ней бескрайнее раздолье равнины, будто разноцветный ковер. Дождь не станет метать свои капли, словно бродячий разбойник стрелы на крутой горной тропе, но пройдет с торжеством королевы, чье присутствие среди подданных олицетворяет власть закона и благоденствия…

– Доти! “Сантименты”!

– Опять эта дурь…

– …Посмотри вот на меня, убийца подсунул мне отравленную бутылку…

– …Подошел я к “Плазе” к семи… И она пришла. И улыбка у нее опять такая ясная. Взяла шоколадки. Фильмы… Да она уже видела ту фильму в “Плазе” – она все фильмы в городе пересмотрела. Прогулка или танцы… Да она и без того на ногах в букмекерской конторе с самого утра… Чай… Да она ведь только что от него оторвалась. “Западный отель”… Вот это дело, короткий отдых ей пойдет на пользу…

“Вина”, – сказал я официанту.

“Виски”, – сказала она.

“Два больших виски”, – говорю…

“Еще два больших виски”, – говорю…

“Нет у нас больше виски, – говорит официант. – Знаете, сколько виски вы выпили с семи часов? Двенадцать больших порций на каждого! Виски уже не хватает…”

“Стаут”, – говорю я.

“Бренди”, – говорит она.

“Знаете, – говорит официант, – уже давно больше часу ночи. И даже если вы сами из гостиницы “Вестерн”, вы обязаны быть осторожней. Может быть полицейская облава”…

“Я провожу тебя домой”, – сказал я, когда официант закрывал за нами дверь “Западного отеля”.

“Ты проводишь меня домой? – говорит она. – Куда больше похоже, что это мне тебя провожать. Возьми себя в руки, а не то выпадешь из окна. Ничего не соображаешь, да? А я вот очень хорошо соображаю, хоть и выпила здоровенных бренди намного больше твоего. И не подумаешь вовсе, что я хоть каплю выпила, правда?.. Осторожно, не врежься в этот столб… Иди прямо. Дай-ка я возьму тебя под руку и доведу до самой двери. Может, зайдем еще в паб Симона Алварана по дороге и выпьем еще чуть-чуть. Сегодня жалованье выдают, так что они до утра не закроются”…

Я сумел посмотреть на нее в уличных сумерках. И улыбка у нее была все такая же ясная. Но я сую руку в карман, а затем достаю. И вижу, что остался у меня всего один шиллинг…

– Дуралей…

– Клянусь душой, как говорится…

– …Скажу тебе, как на духу, Пядар Трактирщик. Пришла ко мне Катрина Падинь. Я это хорошо помню. Было это под конец года, в ноябре. В тот год мы удобряли к зиме Рапсовое поле. Микиль как раз в тот день разбрасывал водоросли. Я ждала ребят из школы с минуты на минуту, так что достала корзинку картошки, какую испекла для них в золе. Потом села в уголке у очага и стала штопать пятку на чулке.

“Бог в помощь”, – говорит она.

“И тебе, – отвечаю. – Добро пожаловать, Катрина, садись”.

“Я ненадолго заглянула, – говорит она. – У меня полно дел. Скоро приедет священник, дней через девять-десять свалится мне на голову, так что топтаться вокруг да около мне резону нет, Кити, – говорит. – Вы продали свиней на последней ярмарке, а мы своих не продадим до самого Дня святой Бригиты[49], если только они, Бог даст, у нас останутся. И с твоей стороны было бы большим одолжением дать мне взаймы один фунт денег. Я собираюсь починить трубу и подумываю купить раундтайбл[50], чтоб священник завтракал[51]. У самой у меня уже есть два фунта…”

“Раундтайбл, Катрина? – говорю я. – Так ведь раундтайбл здесь вовсе никто не держит, разве что очень большие люди. Священник не может, что ли, поесть с нормального ирландского стола, как это обычно у священников и водится?”

“В последний раз, когда он был у Нель, ему подали серебряный чайник, который Брианова Мэг привезла из Америки. Я возьму взаймы серебряный чайник у Джуан Лавочницы, Кити, чтоб идти с Нель ноздря в ноздрю, и даже на ноздрю впереди нее, бесстыжей выскочки!”

Дала я ей фунт. Купила она раундтайбл. Вещи в то время были дешевы. Накрыла на нем завтрак для священника и подала ему чай в серебряном чайнике Джуан Лавочницы.

Клянусь дубом этого гроба, я дала ей фунт, Пядар Трактирщик, и не видала его с того самого дня и до дня моей смерти, уж не знаю, что там с серебряным чайником Джуан Лавочницы…

– Ты брешешь, ведьма, Печеная ты Картошка. Не верь ей, дорогой Пядар. Я вернула ей все до последнего пенса, лично в руки, когда продала свиней на следующий праздник святой Бригиты. Куда же ты его подевала? Такая твоя натура. И мать твоя нечасто говорила правду… Я умерла чистой, как стеклышко хрустальное, слава тебе, Господи… Никто не сможет сказать, что Катрина Падинь задолжала ему хоть фартинг после смерти, а вот о тебе этого не скажешь, Кити Печеная Картошка… И сама ты, и вся твоя семья оставили после себя повсюду кучу долгов. Хватает же тебе наглости рот открывать! Так что кто бы говорил! Ты и себя, и семью свою извела этой печеной картошкой… Ох, не верь ей, Пядар… Не верь ей… Я отдала ей все до последнего пенса, прямо в руки… Что, не отдавала, ведьма? Не отдавала, да?..