Читать книгу "День, когда мы были счастливы - Джорджия Хантер"

Мила берет Фелицию с собой на работу каждый день, хотя официально это запрещено. В производственные помещения не допускаются лица моложе двенадцати лет – это один из многих немецких указов, невыполнение которых карается смертью. Но Мила не может не работать – все должны работать, – и не может оставить Фелицию, которой нет даже года, одну на весь день дома.

Халина восхищается находчивостью сестры, ее смелостью. Будь она на месте Милы, хватило бы ей наглости прийти в мастерскую с незаконно привязанным ребенком у груди? После отъезда Селима Мила изменилась. Халина часто думает, как трудно давалось Миле материнство, когда все было проще, а теперь, когда все трудно, у нее получается более естественно. Как будто у нее открылось какое-то шестое чувство. Больше Халина не беспокоится, что Мила психанет после очередной бессонной ночи.

– И Фелиции нравится ее… упряжь? – спрашивает Халина.

– Похоже, она не против.

Халина на цыпочках проходит в кухню, а Мила начинает накрывать стол к ужину. Несмотря на то что их пища уже не та, к которой они привыкли, Нехума настаивает, чтобы они использовали столовое серебро и фарфоровую посуду.

– Что Фелиция делает целый день, пока ты шьешь? – кричит Халина.

– В основном играет под моим рабочим столом. Спит в корзинке с лоскутами. Она поразительно терпелива, – добавляет Мила уже без всякой радости в голосе.

Склонившись над кухонной раковиной, Халина моет руки до локтей, представляя, как ее одиннадцатимесячная племянница играет под столом часами напролет. Она жалеет, что ничем не может помочь.

– От Селима ничего? – спрашивает она.

– Нет.

Вода стучит по металлической раковине, и Халина замолкает. Генек, Яков и Адам – все написали, указав свои новые адреса во Львове. В своих письмах они сообщали, что не видели Селима с прихода Советов. Сердце Халины болит за сестру. Должно быть, невыносимо не знать, где ее муж, даже если он жив. Она несколько раз пыталась утешить Милу со своей точки зрения: отсутствие новостей лучше, чем плохие новости; но даже она понимает, что исчезновение Селима не сулит ничего хорошего.

В последнем письме Адам подтвердил то, что они читали в «Трибьюн» и «Радомер Лейбен» – газеты были единственным источником новостей, поскольку радио конфисковали, – что польская армия во Львове распущена, и немцы отошли, оставив город в руках Красной армии. «Не ужасно» – так Адам описывал жизнь при Советах. Он сообщал, что работы много. Собственно, он нашел себе работу. Плата мизерная, но это работа. Он мог бы найти работу и Халине. И у него есть новости – кое-что, чем он должен поделиться лично. Он подписал письмо «С любовью» и добавил постскриптум: «Думаю, тебе надо приехать во Львов».

Несмотря на страх жить под властью Советов, мысль о переезде во Львов будоражит Халину. Она сильно скучает по Адаму, по его спокойному, надежному характеру, по его нежным, уверенным прикосновениям – прикосновениям, которые заставили ее понять, что юноши, с которыми она встречалась до него, совершенно никуда не годились по сравнению с этим мужчиной. Она готова на все, чтобы снова быть с ним. Халина гадает, не являются ли его новости предложением. Ей двадцать два, ему тридцать два. Они вместе уже довольно давно, и брак кажется логичным следующим шагом. Она часто думает об этом, сердце переполняется при мысли о том, как он попросит ее руки, а затем опустошается, когда она понимает, что жизнь с Адамом означает переезд из Радома. Как бы она ни прокручивала ситуацию, ей кажется неправильным бросать родителей. Кто будет присматривать за ними, ведь Яков и Генек тоже во Львове? Мила должна заботиться о Фелиции, а Адди до застрял во Франции. В последнем письме он написал, что получил повестку о призыве и в ноябре будет зачислен в армию. Остается только она. И вообще, даже если бы она могла обосновать короткий визит во Львов с намерением вернуться, сама поездка будет практически невозможной, поскольку последний из нацистских указов лишил ее права покидать дом и ездить в поезде без специального пропуска. Пока что у нее нет выбора. Она останется здесь.

Гремит замок, и через мгновение в квартире раздается голос Сола, зовущего внучку.

– Где мой персик?

Фелиция широко улыбается, неуверенно встает и ковыляет из столовой в коридор, выставив ручки вперед, как магниты, которые притягивают ее в объятия дедушки. Халина и Мила идут следом. Фелиция смеется, когда Сол подхватывает ее, шаловливо рыча и прикусывая плечико, пока ее смешки не переходят в визги. Позади мужа появляется Нехума, и Халина с Милой здороваются с родителями, обмениваясь поцелуями.

– Боже мой, – выдыхает Нехума, уставившись на одежду Халины. – Что случилось?

– Я собирала урожай. Ты когда-нибудь видела меня такой грязной?

Нехума рассматривает младшую дочь и качает головой.

– Никогда.

– А вы? Столовая? – спрашивает Халина, вешая мамино пальто.

Нехума показывает большой палец, завязанный окровавленным бинтом.

– За исключением этого, было скучно.

– Мама!

Халина берет Нехуму за руку, чтобы взглянуть поближе.

– Я в порядке. Если бы немцы давали нам нормальные ножи, я не резалась бы так часто. Но знаете что? Немного крови в картофлянке[38] никого не убьет.

Она улыбается, довольная своим секретом.

– Ты должна быть осторожнее, – ворчит Халина.

Нехума убирает руку и игнорирует замечание.

– У меня есть угощение, – говорит она, доставая из-под блузки носовой платок, в который завернута горсть картофельных очисток. – Всего чуть-чуть, – говорит она, заметив поднятые брови Халины. – Я срезала много. Смотрите, у нас почти половина картофелины.

Халина округляет глаза.

– Ты их украла? Из столовой?

– Меня никто не видел.

– А если бы увидели?

Тон Халины резок, возможно даже слишком. Не в ее правилах так разговаривать с матерью, и она знает, что должна извиниться, но не делает этого. Одно дело, когда Мила тайком проносит ребенка на рабочее место – у нее просто нет выбора, и совсем другое, когда ее мама ворует у немцев и не воспринимает это серьезно.

В комнате тихо. Халина, Мила и их родители переглядываются. Наконец Мила говорит:

– Халина, все нормально, нам это нужно. Фелиция похожа на скелет, посмотри на нее. Спасибо, мама. Идемте варить суп.

Глава 9

Яков и Белла

Львов, оккупированная Советами часть Польши

24 октября 1939 года

Белла осторожно шагает, чтобы не наступить на пятки Анне. Сестры идут медленно, но решительно, разговаривая шепотом. Время девять вечера, и на улицах пусто. Во Львове нет комендантского часа, как в Радоме, но режим светомаскировки еще в силе, поэтому фонари на улицах не горят и почти ничего не видно.