Читать книгу "Тонкий лед - Оксана Кольцова"

Шанс побеседовать с отцом выдался лишь на другой день утром. Пировали до поздней ночи, и Альвдис поутру подкараулила вождя, когда он выходил из спальни. Бейнир громко требовал подать меду, и сейчас же, однако, увидев дочь, остановился.

— Могу ли я говорить с тобой? — смиренно спросила Альвдис. Она прекрасно знала отца и знала, что поутру после пира он всегда в хорошем настроении: Бейнир редко страдал от похмелья, для этого нужно было выпить совсем уж много пива и пить его с неделю, а сейчас гости только что приехали, да и от неумеренных возлияний вождь обычно воздерживался.

— Хм… что ж, — Бейнир окинул взглядом зал, где под столами храпели гости, а слуги прибирали остатки пиршества и уже тащили новые кушанья. Начинался день, полный радости. — Пойдем.

Без помех поговорить в доме было невозможно: у каждого найдется дело к вождю, тем более люди уже видели, что он проснулся. Однако, если Альвдис хотелось поболтать с отцом, и он соглашался, то они шли в ее комнату. Там можно было сесть и не торопясь побеседовать.

Альвдис прикрыла дверь; Бейнир прошел по комнате и выглянул в окно. Отсюда был виден склон горы, поднимающийся вверх, и незаконченный дом, на строительстве которого трудились рабы, и дальше, выше, над сломом хребта — сумрачное небо. Кажется, скоро пойдет снег.

— Так что ты хотела сказать? — спросил Бейнир, отвернувшись от окна.

Альвдис нерешительностью в разговорах с отцом никогда не страдала. «Если что-то хочешь сказать, то говори прямо и смотри в глаза, — учил ее в детстве Бейнир. — Так я пойму, что ты говоришь правду, и услышу тебя».

— Отец, я заметила, как Хродвальд смотрит на меня… Не даешь ли ты ему надежду, что я могу стать его супругой?

— Хм… — Бейнир прокашлялся. Он не ответил сразу, и Альвдис поняла: так и есть! Хитрить вождь не очень-то хорошо умел. — Я бы на твоем месте подумал об этом.

— Отец! Но Хродвальд мне совсем не по нраву. Если честно, то не представляю, что я добровольно избрала бы его в мужья. — Альвдис старалась говорить спокойно и твердо, Бейнир не терпел ни слез, ни истерик. — Ты обещал, что дашь мне выбрать себе мужа.

— Тебе уже стоит подумать об этом, — повторил Бейнир. — Все равно однажды ты войдешь под сень священных деревьев и принесешь клятвы — так почему бы не поразмыслить, с кем именно?

— Мне еще восемнадцати нет, а замуж я пойду не раньше двадцати. Чем я хуже жительниц нашей деревни? Им ты позволяешь ждать, их родители позволяют — а мне уже надо думать о том, как свадьбу сыграть?

— Альвдис! — Бейнир выставил перед собою раскрытые ладони в знак того, что не желает ссориться с дочерью. — Остановись, не нападай на меня, словно волчица! Я ничего не обещал Хродвальду. Да, скажу тебе честно, он спрашивал о тебе, сказал много лестных слов о том, какой красавицей ты стала. С этим я согласился, но только с этим. По правде говоря, он и мне не сильно по нраву, а уж тебе в мужья я его и вовсе желать не стану. Хотя Далла и говорит, что он хороший воин и добрый сосед, и было бы недурным поступком укрепить отношения… Но мало ли у нас соседей! Я, скорее, не о Хродвальде с тобой говорю. Вот сын у Торлейва так хорош, ты видела? Он уже во многих битвах участвовал и годится для тебя в мужья, если, конечно, тебе приглянется.

Альвдис немного успокоилась. К счастью, мачеха не настолько влияет на отца, чтобы тот нарушил свое слово и выдал дочь замуж без ее на то желания. Женщины северян были гордыми и зачастую сами избирали себе мужей, а она дочка вождя. Как бы ни любил Бейнир Даллу, дочь он не предаст.

— Спасибо, отец, — улыбнулась Альвдис. — Мне не хотелось бы выходить замуж по принуждению. Дай мне время, и я подумаю, найду и выберу, но не сейчас. И если Хродвальд снова заведет речь о том, что я могла бы стать хозяйкой в его доме, ты скажешь ему?..

— Я скажу, — кивнул Бейнир.

Его хорошим расположением духа следовало вспользоваться.

— Тогда я хочу тебя еще кое о чем попросить, отец.

В гости был зван не только Хродвальд Черный, но и несколько других соседей; все они прибыли рано или поздно, и во Флааме стало тесно от людей и лошадей. Кое-кто из северян уже поставил «драконов» в сараи на зиму и приехал верхом. Бейнир и сам разводил лошадей и как раз торговался с Хродвальдом и ещё двумя приятелями, продавая им нескольких молодых скакунов. Скакуны, на взгляд Мейнарда, были хуже тех, на которых ездила франкская конница и знать; ну так тут и места другие. Эти мохнатые лошадки хорошо ходят по горным тропам, и возки, нагруженные товарами, таскают легко. Мейнарду нравилось работать с лошадьми, и потому он успел оценить покладистый нрав тех, что выращивали тут. Иногда по вечерам он заходил в конюшню, чтобы вычистить стойла, подбросить сена в кормушки и погладить коней по широким задумчивым мордам.

Зима все не спешила наступать, осень выдалась долгой. Дожди, конечно, становились все холоднее, и рано или поздно должен был пойти снег, который укутает все пушистым покрывалом. А пока хватало забот: строящийся дом успели доделать, с остатками урожая разобрались, и все ещё выходили на лодках во фьорд, дабы наловить свежей рыбы. Альвдис сказала Мейнарду, что так будет, пока вода не замерзнет. Если замерзнет: сюда иногда даже приливы доходили, и Аурландсфьорд замерзал редко, хотя это все-таки и случалось. Охотники надеялись, что и в этом году будет лед: тогда можно ходить за добычей на другую сторону прямо по фьорду, нацепив коньки или лыжи, а не обходить его по дуге. Вроде бы на той стороне водились какие-то особенно пушистые лисы…

Бейнир, к удивлению Мейнарда, разрешил дочери учить франкский язык — чем она его убедила, оставалось только догадываться. Мейнард не спрашивал. Ежедневно он находил время, чтобы научить Альвдис некоторым новым словам, объяснял, что они значат, как произносятся и пишутся. Буквы стали для Альвдис настоящим открытием после рун. Она оказалась способной ученицей и схватывала все на лету. Чтобы никто не помешал, Мейнард приходил к ней в комнату, где обязательно сидела ещё и служанка, полуглухая старуха, которая обычно пряла и не прислушивалась к разговорам. И каждый раз становилось все труднее выходить, хотелось еще парой слов перекинуться с Альвдис, ещё о чем-то пошутить, чтобы она засмеялась.

Мейнард чувствовал, что оживает. Это не случилось с ним в монастыре — быть может, только в самом начале, когда он пришел и попросил отца-настоятеля о милости. Милость даровали, и некоторое время она освещала жизнь нежным светом, который, как надеялся Мейнард, разгорится и засияет ярко, словно пламя. Он помнил этот пожар, он раньше знал, что такое — жить и гореть. Когда он был моложе… Но потом это ушло, и Мейнард знал, почему. Он полагал, что Бог может возвратить ему это.

Однако Господь промолчал, а ответ отыскался внезапно, и этим ответом стала девушка с серебристыми волосами.

Мейнард понимал, насколько это неправильно. Понимал он также, что Альвдис ему никогда не обладать, и что однажды, когда придется расстаться (он-то, может, и проживет во Флааме до скончания дней своих, а вот она уйдет в иной дом, рано или поздно), это снова ввергнет его во тьму. Мейнард никогда не любил женщину так, чтобы видеть в ней спасение, и никогда бы не подумал, что спасение это явится ему в образе женщины. Клирики говорили о другом. Они, брызгая слюной, грозили страшными карами тому, кто отступится от веры, тому, кто не уверует по-настоящему, тому, кто… Проще говоря, грозили они всем. Страсть осуждалась, женщины почитались существами греховными.