Читать книгу "Невозможный мужчина - Алена Нефедова"

Так что в Дэна я верила – шутка ли, чемпион Европы по тайскому боксу среди юниоров. И глядя на экран я боялась не столько за него, сколько за Макса. Его же Дэн завалит с первого же «тае тад» (боковой удар ногой, наносимый по корпусу или голове соперника). Черт, шозанах?.. Ты ударил моего сына? Я же тебя… Даня! Твою мать, меня то есть! Какого ты ему губы разбил? Ему же завтра на совещание! Макс – красава, конечно, и лоу-кик так спокойно принял на голень, что прям ну ваще-е-е, но за Данькин глаз я тебе еще добавлю, когда доберусь. Эх, красиво «танцуют», гады такие.

Вокруг стоял народ. Не просто стоял – а организованно держал идеально круглую арену для проведения боя двух одинаково сильных соперников. Охранники клуба и не думали вмешиваться – просто вклинились по периметру и снимали зрелище на свои телефоны, наверное, для того, чтобы потом составить картинку со всех сторон. Потому как посмотреть там было на что. Встретились представители двух основных стилей тайского бокса: муай-лак («твердый бой») и муай-киеу («щегольской бой»). Для первого стиля характерны твердая, устойчивая позиция бойца, сочетающаяся с надежной защитой, медленными перемещениями и мощными ударами. Именно его уверенно демонстрировал Максим, прочно занявший центральную часть импровизированной арены и плавно реагирующий на порхания и метания моего полоумного мотыля. А вот Дэн – мотыль этот – строил бой на финтах и уклонах, практически отсутствующих в движениях Макса. В любимой сынулей технике преобладали быстрые перемещения, боковые и круговые удары, удары коленями; несмотря на то, что проведение его атак требовало больше времени, на силе ударов это не отражалось, мой энерджайзер вкладывал бешеную энергию движения корпуса в любой удар, будь то удар рукой или ногой. И удары эти, как вы понимаете, достигали своей цели. Обычно достигали. Но не сегодня.

Внезапно камера снова скаканула куда-то в сторону, экран заплыл какими-то мутными темными силуэтами, раздались крики, протестующие вопли, и запись прервалась.

– А потом, как совершенно верно заметил сэр Даниэль, нас всех замели, – отчиталась судорожно вздыхающая, не отошедшая от смеха Алекс.

– Александра Мервиновна, я вот только одного не понимаю – как вас-то угораздило там оказаться? – покачала головой я.

– Мне просто стало скучно, и я попросила Макса развлечь меня и сводить в какой-нить самый приличный ночной клуб этого городка. В конце концов, кого еще мне тут просить, как не любимого зятя, – безмятежно ответила женщина.

– Зятя? – переспросила я непослушными губами.

– Ну да, зятя. Или ты думаешь, что я отдала бы управление своими заводами чужому человеку? – неподдельно удивилась госпожа Гордон. – Ах, да. Вылетело из головы. Мы же с Максом так никому и не рассказали еще. Это же я ваш новый акционер.

Карга старая, вот она кто! Точно! Я все не понимала, кого она мне напоминает. А теперь – вот оно! Бинго! Старая карга! И дочка у нее сто процентов тоже карга. Возможно, помоложе. Но карга однозначно. А я – Просто. Непроходимая. Дура.

***

Наутро я намеренно проспала. Лежала, расслабленная, в кровати и лениво следила за стрелкой, приближающейся к отметке начала рабочего дня. Безразлично вспомнила, что отсутствие на работе без уважительной причины является основание для увольнения сотрудника. Да и фиг с ним. Прошедшая ночь, закончившаяся уже под утро, помогла мне окончательно принять решение. Все. Баста, карапузики. Надоело. Не могу я больше видеть этого невозможного мерзавца, этого невыносимого брутального самца, эту зеленоглазую, выворачивающую мне душу скотину и его… тещу, вашу мать-мать-мать! Теща! Ну ладно он – с ним история длительная и запутанная, вернее, давно опутавшая мою душу смутным томлением и зыбкими надеждами, мрачно и безнадежно истребляемыми, но не истребленными до конца. Но мне же так понравилась Алекс! Черт! Да я восхищалась ею все это время. Ловила себя на том, что с удовольствием наблюдаю и впитываю, подобно губке, ее остроты, ее обороты речи, даже мат, который она вплетала в разговор так органично, что убери его – и фраза потеряет пусть не смысл, но тот сумасшедший заряд, ту энергию, что вдохновляла самых инертных и безынициативных коллег. Хотела научиться у нее быть таким же идеальным помощником руководителя, незаменимой во всем. Помощник. Угу. Кто из них по факту оказался помощником? Правильно. Мой нынешний шеф. А на самом деле-то шеф вовсе и не он, а она. Шефиня. Боссиня. Или боссиха? Фу-у-ух. Нет, не собираюсь больше о них думать. Спать буду. Не хочу, но буду. И пусть увольняют – хоть по статье, хоть по собственному. Плевать уже.

– Та-да-да-дааам, та-да-да-дууум, – взревел мой телефон вступление к 5-й симфонии Бетховена. Такой звонок у меня стоял только на одного человека – господина Шереметьева.

– Так судьба стучится в дверь, – прокомментировала я бессмертное творение великого немца. – Стучит, стучит, а там – свет горит, а дверь никто открывать не спешит, – перефразировала я известную американскую присказку («Lights are on, but nobody’s at home» – типа нашей «Не все дома», о придурковатом человеке). И лениво сбросила вызов.

– Ля-ля-ля-ля-ля, я сошла с ума, – передернула я плечами.

Людвиг настаивал. Я безразлично нажимала отбой. И опять нажимала. И опять. И снова сбрасывала. И так раз десять.

– Настырный какой, – вяло удивилась я. – Тебя, может, в туалете утопить?

Словно прочувствовав угрозу почить бесславно в льяльных водах, телефон захлебнулся очередным та-да-дамом и испуганно заткнулся наконец. Я сладко потянулась и повернулась на другой бок, твердо намереваясь назло многолетней привычке уснуть и продрыхнуть аж до обеда. А что? Имею право. У меня этот… как его… стресс. Минут двадцать я крутилась и меняла подушку со стороны на сторону, взбрыкивая и поругиваясь от категорического нежелания организма провалиться в бессовестную, бесстыдную негу и гедонизм. Наконец, махнула на все рукой и поплелась в ванную, выйдя из которой узрела обувающегося Дэна в прихожей.

– Светик! Ты чё не на работе? – удивился рецидивист.

– Не хочу, – буркнула я, тряхнув копной нечесаных волос.

– А-а-а, – глубокомысленно протянул «офонаренный» накануне бандит. – Отгул взяла? Ладно. Это, Мась, я ухожу, буду сегодня поздно.

– Куда пошел? А ну стоять! – грозно вскинулась я, путаясь в рукавах длинного халата.

– Мамасенька-Масенька, люблю, целую. Чмоки во все розовые. У меня все норм, ничё не болит, я позавтракал и братика младшего накормил, обещаю рассказать все вечером, – скороговоркой проверещал улепетывающий верзила и умудрился хлопнуть входной дверью прямо перед моим подрагивающим от ярости носом. К тому времени как я вывалилась на лестничную клетку, его уже и след простыл, только прогрохотало гулкое эхо торопливых скачков через три ступеньки и шандарахнула дверь подъезда.

– Свин мохнорылый! Ну попадись мне, злодей, я тебе… Ух что я тебе, – бессильно погрозила я кулаком улепетнувшему чаду.

– Ма? – прошелестел снизу второй мой мужичок.

– Мой золотой, мой сыночка, иди к маме на ручки, Станиславушка мой Данилович, – наклонившись, взяла Стасика на руки, мимолетно порадовавшись тому, что схуднувший за время болезни ребенок начал снова набирать вес.